End Of The Beginning

[7-under-the-pillow]

Ну вот, у меня наконец-то появилась бета) Работящая и приятная в общении)) Просто счастье- а то я уже всех задрала этими ошибками, да и меня задрали, если уж по-честному ХД
Так что заливаю заново все четыре главы.

Название: End Of The Beginning
Автор: Hideki aka Ciel
Дисклеймер: Яна Тобосо
Бета: Leda Lutke
Жанр: romance, angst, POV
Размер: Планируется макси
Пейринг: Себастьян/Сиэль
Рейтинг: NC-17, будет точно, но не в первых главах.
Статус: В процессе
Предупреждения: AU, OOC, секс с несовершеннолетним, насилие, жестокость. Ах да, никаких демонов и контрактов)
Размещение: Кому вообще придет в голову это размещать... Если вдруг да, то пожалуйста.
От автора: Критика приветствуется и автором воспринимается адекватно, но просьба сильно не придираться) Наличие комментариев будет радовать и сподвигать на самосовершенствование)
Посвящается: Гашимовой Назрин

Глава 1

Утро было вполне заурядным и предсказуемым: такое же серое и отвратительное как вчера, позавчера, пять дней назад и вообще, последние два года, в течение которых Сиэль Фантомхайв исправно тратил определенную часть отпущенного ему земного времени, посещая пресловутое учебное заведение, именуемое школой. Обычное утро среднестатистического подростка, исключая каникулы и выходные, на протяжении которых пытка в виде раннего пробуждения и все вытекающие из нее последствия, вроде ворчания и отражающегося в зеркале ванной комнаты заспанного лица, милостиво отменялась.

Сиэль ненавидел утро. Не ту его часть, когда серое небо окрашивалось розовыми из-за восходящего солнца облаками, а ту, что была ранее, когда он еще не выбрался не только из дома, но даже из мягкой, согретой за ночь теплом его тела, постели.

Кошмар начинался со звоном будильника: адская машинка оповещала о начале нового дня самым громким и отвратительным трезвоном, который не поленился выбрать для нее Сиэль. Дотянувшись рукой и зло шмякнув по дребезжащему будильнику, Сиэль садился в кровати, откинувшись на мягкие подушки, минут пятнадцать смотрел перед собой угрюмым взглядом, медленно приходя в себя. В ванной мальчик долго умывался холодной водой, чистил зубы и, тщательно вытершись полотенцем, шел обратно в свою комнату - одеваться. За окном холодно, темно и мрачно, настроение полностью соответствует подобному состоянию погоды. Сиэль знает, что это временно, и когда он выйдет на улицу, будет уже светло и, возможно, даже потеплеет, но знание этого бодрости не прибавляет.

Сиэль всегда готовит форму с вечера, сразу после того как соберет школьную сумку. Он никогда не завтракает и, уходя из дома, тщательно запирает дверь на три замка, поворачивая ключ на все два оборота. Маргарет проснется не раньше двенадцати, а будить ее самому у мальчика нет ни малейшего желания.

Дорога в школу занимает минут двадцать-тридцать, добирается Сиэль на школьном автобусе, остановка которого находится совсем недалеко от дома. Пожалуй, эти минуты можно назвать приятными: Сиэлю нравится смотреть в большое окно на проплывавшие мимо дома, парк, открывающиеся магазины, спешащих на работу людей, на таких же, как и он сам, невыспавшихся школьников. Если бы он был там, в гуще событий пробуждающихся улиц то, наверное, вся эта утренняя суета показалось бы жутко раздражающей. Но через стекло окна все выглядит каким-то приглушенным, каким-то успокаивающим.

***
Поднимаясь по ступенькам лестницы одной из самых престижных школ Лодона, Сиэль раздраженно закатил глаза: у входа в холл стояли, глупо ухмыляясь, двое мальчишек, с которыми он ходил на занятия. Том Гилберт и Дик Майлз - оба здоровенные и выше Сиэля по крайней мере на голову. Приятели явно поджидали его, однако лицо Сиэля не выражало ровным счетом никаких эмоций, когда он прошел мимо них по направлению к лестнице.

- Доброе утро, Фантомхайв, - едва мальчик поднялся на четвертый этаж и протянул руку к замку своего шкафчика, как на его плечо, опустилась рука Тома и крепко сжала. Резко развернув Сиэля, Гилберт впечатал хрупкое тело в металлическую дверцу шкафа, отчего по коридору прокатился противный дребезжащий звук, а несколько учеников, достающих с верхних полок свои учебники, спешно очистили пространство, сопровождаемые далеким от цензуры напутствием Дика.

- Мы имели весьма содержательный разговор вчера. - Перед глазами Сиэля возникла слащавая улыбка Тома, улыбка, которой мальчик, несомненно, предпочел бы самый свирепый оскал. Вторая рука Гилберта грубо толкнула Сиэля в живот, а затем переместилась на уровень лица. Откинув со лба Сиэля пряди мягких, темно-пепельного цвета волос, Гилберт с удовольствием осмотрел потемневшие синяки и несколько ссадин на белом чистом лбу и щеке мальчика - несомненно, последствия вчерашней "беседы".

Месяцы упорных, изнуряющих тренировок в тренажерном зале для Майлза и Гилберта не прошли даром. Приобретенная мышечная масса вызывала чувство зависти сверстников, восхищение одноклассниц, а также неуклонно поднимала уровень самооценки, что было довольно приятным дополнением к врожденному самолюбию мальчиков. Это было приятно, а походы в тренажерный зал были вовсе не таким утомительным занятием, как могло показаться на первый взгляд. Гораздо меньше удовольствия вызывала ежедневная обязанность выполнять кипу домашней работы, требуемой в школе, и необходимость напрягать извилины и борозды такого немаловажного органа человеческого тела, как головной мозг. Мозг их с этим не справлялся, а новоприобретенная мускулатура решительно протестовала против бездействия в подобной ситуации. Идея выбить решения сложных примеров из лучшего ученика класса казалась куда более простой и перспективной, нежели попытаться выбить их из собственной головы. По крайне мере, на первый взгляд. И уж конечно, подростки даже не ожидали, что это окажется настолько сложным, что начнет раздражать. Изо дня в день Сиэль терпел побои, решительно отказываясь взять на себя возлагаемые со стороны отстающих учеников обязанности. Он либо не брал тетради вообще, либо приносил их пустыми, после чего все повторялось по новой. Как, например, вчера.

Лицо Сиэля перекосилось, и Том мог поклясться, что это произошло вовсе не потому что он задел его свежие синяки, или оставил новые, яростно сдавив тонкое плечо. В ярко-синих глазах мальчика явственно читалось отвращение, и это было тем, что Гилберт люто ненавидел в нем.

Фантомхайв был слабаком. Дохлый парнишка, в котором было полтора метра роста и каких-то тридцать три килограмма, включающих в себя вес этой безупречной кожи и костей. Том ненавидел его. Фантомхайв всего на год младше его самого, на год младше Дика, ему столько же, сколько тому дохлому французу Мишель, который был, пожалуй, еще более жалким, чем Сиэль, но который записался на футбол и взял пару уроков бокса. А этот…
Том со злостью оглядел белую кожу и тонкие запястья Сиэля. Настолько миниатюрный, что даже девчонки из класса покажутся грубоватыми на его фоне. И этот гладкий лоб и бархатистая кожа... У Мишеля были прыщи.

- Не тронь меня. - Сиэль презрительно процедил эти слова сквозь зубы, выбросив вперед сжатые в кулаки руки. Том подался назад, наигранно вскрикнув, и тут же захохотал, закинув руки за голову, и обернулся к стоящему в стороне Дику, который мерял Сиэля мрачным взглядом.

- Как прикажете, мой Лорд! - артистично прижав правую руку к сердцу, Том низко поклонился Сиэлю, замечая, как рука мальчика скрывается в широком отделении школьной сумки. Вариантов лишь два: в первом случае, Сиэль вновь проигнорировал их угрозы, и результатом невыполненного за него с Диком домашнего задания будут очередные синяки, ушибы и ссадины, на которые Сиэль никогда никому не пожалуется. Второй вариант, который предполагает попранную гордость и уязвленное самолюбие мальчишки вкупе с написанным сочинением по английской литературе, Тому нравился гораздо больше. Тем более, второй вариант вовсе не исключал последствий первого, отнюдь. А кто говорил, что будет легко, а, Фантомхайв?

Изящная рука вынула две толстые тетради и, брезгливо поморщившись, Сиэль отшвырнул их к ногам Тома. Как будто это было что-то грязное, как будто...

- Ах ты мразь! - Не выдержал Гилберт, и в следующую секунду Сиэль пошатнулся, получив сильную затрещину. Быстро выпрямившись, он дерзко взглянул в перекосившееся от злости лицо Гилберта, сознавая, что одним ударом дело не обойдется, но неожиданно Дик перехватил руку приятеля.

- Смотри. - Криво улыбаясь, Майлз потряс перед лицом Тома его тетрадью, страницы которой были густо исписаны аккуратным почерком. Том торжествующе улыбнулся, а затем рассмеялся, оборачиваясь к Фантомхайву. Подойдя к мальчику вплотную, он схватил его за ворот белоснежной рубашки, притягивая к себе и приподнимая над полом так, чтобы их глаза были на одном уровне.

Этот взгляд... Такой же надменный как всегда. Надменный, холодный, заставляющий чувствовать себя полным ничтожеством перед этим... Этим ничтожеством! Да кто он вообще такой, этот Фантомхайв?! Напыщенный, ничего из себя не представляющий беспризорник, по какой-то непонятной причине родившийся аристократом. В школе ходили слухи, что род Фантомхайвов был знаменит еще в девятнадцатом веке, был приближен к королеве, выполнял ее непосредственные, никому не афишируемые приказы, и был в большом почете при дворе. Том сначала думал, что это просто глупые домыслы каких-нибудь впечатлительных дурочек, но даже отец подтвердил это, когда он упомянул дома о фамилии Сиэля. А отец у Тома по образованию историк.

Девятнадцатый век. На дворе двадцать первый. И все заслуги этого "семейства" давным-давно остались в прошлом. Может пра-прадед, прадед, дед и даже отец Сиэля и были аристократами в прямом смысле этого слова, но к нему самому это определение можно отнести с большой натяжкой. Том фыркнул, подумав о том, в каком положении находится сейчас Сиэль, несмотря на свое генеалогическое древо, и на смену злости и раздражению, пришло мрачное удовлетворение. Он вспомнил о выполненной домашней работе, и повеселел еще больше - процесс все же пошел.

- Я вам очень признателен, любезнейший, за оказанную помощь, и согласие содействовать нам и в дальнейшем. - Изрек он, и не выдержав, рассмеялся глядя в беспристрастное лицо Сиэля.

- Надеюсь, вы позволите принести мне свою благодарность несколько позже? Скажем, после школы, на заднем дворе, часиков в...

- Давай быстрее, у тебя изо рта воняет. - Спокойно перебил Гилберта Сиэль.

От удара этого громилы перехватило дыхание, а ноги подогнулись, из-за чего Сиэль не удержался и медленно съехал вниз, скользя спиной по гладкой поверхности шкафчика. Том грязно выругался, и только звук зазвеневшего вдруг звонка несколько заглушил его злой голос. Дик схватил Гилберта за плечо и отвел от Сиэля, настойчиво подталкивая в сторону кабинета, где должен был проходить урок. Сиэль медленно поднялся и отряхнул брюки. Обычное утро.

***
Жизнь состоит из случаев. Не то чтобы только или в основном, но она их в себя включает. Как отдельные точки на графике кривой вашей жизни, после чего линия отклоняется от намеченного ранее пути и меняет траекторию.

Мы что-то планируем, назначаем встречи, спешим на собрания.

Опаздывая, председатель собрания спешно выскакивает из черного джипа, и нога, обутая в лакированный итальянский ботинок, оказывается в холодной осенней луже, брызги из которой незамедлительно ложатся на идеально отглаженные брюки грязными пятнами. Уже на середине дороги, на другой стороне которой находится здание офиса, слышатся отборные ругательства. Председатель остервенело роется в карманах, чтобы найти ключ от машины и включить сигнализацию, искомый предмет выскальзывает из рук, падая на асфальт, владелец, чертыхаясь, нагибается за ним...

Машина, везущая цемент на стройку, явно не предназначена для объезда препятствий, столь несопоставимых ее размерам. Так что заседанию состояться не суждено.

К слову сказать, один из сотрудников компании на него в этот день не явился. Его престарелый дедушка по отцовской линии умер от сердечного приступа за два часа до того, как его внук планировал выйти из дома, оставив тому в наследство полмиллиона.

Случай, произошедший шесть лет назад и изменивший жизнь Сиэля самым коренным образом, был скорее из области "бизнесмен - грузовик", нежели "наследство в полмиллиона". Эконом Танака, доживавший в поместье Фантомхайв свои последние дни, и совершенно не пригодный к службе, состоял на содержании у четы достопочтенного рода из уважения к преклонному возрасту и былым заслугам. В целом говоря, старик был явно не в себе, никакой работы не выполнял, и большую часть времени проводил, распивая зеленый чай, сидя на коленях у камина, помешивая тлеющие угли и рассказывая маленькому Сиэлю поразительные истории, приключившиеся с ним еще в первой половине его жизни. Иногда отец Сиэля, Винсент Фантомхайв, присаживался рядом. Он обнимал сына и улыбался деду Танаке, и морщинки у глаз старика становились еще глубже и он, прищурившись сильнее обычного, начинал рассказывать о детстве молодого господина Винсента, "чрезвычайно шаловливого и в высшей степени непослушного". Тогда со стороны глубокого кресла доносился тихий смех Рейчел, с колен ее падали клубочки разноцветных ниток для вязания, и Сиэль восхищенно смотрел на маму - самую красивую женщину на планете, ослепительно улыбавшуюся им троим.

Тогда был тот период, когда достичь спокойного состояния счастья было очень легко, и для Сиэля не составляло никакого труда: хватало одного объятия, улыбки родителей, похвалы. Просто быть с ними было достаточно для того, чтобы чувствовать себя полностью довольным жизнью, но кто решил, что Сиэль должен быть ею доволен? Если положение определенных вещей в этом мире полностью тебя устраивает, это еще не значит, что образ твоей жизни непреложная константа.


***
Громкий смех расшумевшихся учеников слился со звонком, и побагровевшая от возмущения учительница встала из-за стола, подойдя к взбешенному Томасу Гилберту. Их мгновенно окружила стайка любопытных, и до Сиэля, сидевшего через ряд, долетали лишь обрывки фраз, вроде: "К директору!..", "Поговорю с родителями", "Неделя дежурств!". Мальчик невесело усмехнулся - его маленькая шутка все же имела успех, причем, весьма неплохой, а с дисциплиной дела здесь обстояли строго. Правда, расплата со стороны Гилберта должна оказаться соответственной, и сегодня он определенно придет домой позже обычного, но Сиэль не жалел.

Объектом сочинения на свободную тему по английской литературе, Сиэль выбрал Уильяма Шекспира. Про этого всемирно известного классика, без сомнения, можно было написать уйму интересного и познавательного, благо материала о нем и о его творчестве хоть отбавляй. И Сиэль действительно написал в этом сочинении много интересного и познавательно, используя информацию с различных сайтов интернета, не забыв и о скандальных намеках касательно несколько нетрадиционных предпочтениях этого мужчины, и подкрепил эти выводы парой-тройкой компрометирующих писателя сонетов. К слову сказать, начиналось сочинение вполне пристойно, и на уроке, пробежав взглядом первый абзац, Гилберт бросил на Сиэля торжествующий взгляд, после чего поднял руку, вызываясь к доске.

Нет, Сиэль определенно не жалел. Его все равно ждала очередная разборка после школы, Том ясно дал это понять, так пусть его труды, и труды его дружков будут не напрасны.

***
К побоям Сиэль привык давно. Его начали избивать еще в приюте, потому что среди всех подкидышей, безродных сыновей и дочерей воров, лондонских проституток и поденщиц, он был единственным ребенком из благополучной семьи. Богачом. Аристократом. Их не волновало, что на данный момент он был сиротой, что поместье, где он жил раньше, сгорело вместе с его родителями и большей частью ценных бумаг, что до своего совершеннолетия, при отсутствии опекуна он не может располагать оставленными ему в наследство деньгами, а его происхождение в сложившейся ситуации не значит ровным счетом ничего. Деньги, положение в обществе - пустой звук, формальность и больше ничего. Но для ненависти сверстников было достаточно и формальностей. Сиэль был очень умным, очень воспитанным и очень сильным ребенком - он никогда ни перед кем не заискивал, никому не навязывался, ни у кого ничего не просил. Он вел себя с достоинством, ровно и мягко по отношению ко всем, однако его замкнутость отталкивала. Никто из детей не хотел понимать, что Сиэль пережил трагедию, у каждого из них была своя, и они считали, что только они заслуживают сочувствия и лучшей жизни. Впрочем, для людей это естественно, а дети порой бывают такими жестокими.

Однажды, во время прогулки во дворе, несколько мальчишек нашли маленького уродливого котенка - у животного был сломан хвост, который сросся под каким-то непонятным углом, а на месте правого глаза зияла пустая дыра. Привязав котенка к ржавой трубе, мальчишки отошли подальше и начали швырять в него камни, смеясь над попытками животного отскочить в сторону. Сиэль тогда обезумел от ярости. Отвязав котенка, он и сам не помнил, что наговорил тем приютским оборванцам, а они не поняли половины его слов. Зато они поняли и очень легко приняли то, что несмотря на разницу в социальном статусе, физически Сиэль куда слабее любого из них. На его бледной, не несущей на себе даже отдаленных признаков загара коже, уродливые фиолетовые пятна и кровоподтеки проступали особенно явно, а ссадины заживали дольше чем у остальных. Его стали бить часто и со вкусом- Сиэль был не в состоянии постоять за себя, но тем не менее, никогда не жаловался воспитателям, поэтому, если следов побоев не было на лице, они ничего не замечали вовсе.

Его били по поводу и без, в целях какого-то неясного самоутверждения, просто потому, что он был не такой как они, что в прошлом он мог позволить себе быть маменькиным сыночком, которому перед сном читали сказки и гладили по голове за хорошие оценки в школе. Потому что он знал, что такое воспитание. Потому что он знал, что такое манеры. Если во время обеда с ним рядом садилась девочка, Сиэль отодвигал для нее стул. Он расстилал на коленях салфетку, и ел спокойно и не торопясь. И за все это его ненавидели еще больше.

Забавно, но когда он перевелся в эту школу, где учились дети лондонской элиты, Сиэль вновь стал изгоем - для них всех он был приютский оборванец. Маргарет часами уговаривала мальчика выбрать другую школу, ее вовсе не радовали те минуты, что она была вынуждена проводить у директора, прося принять Сиэля в школу. Ее глава, солидный мужчина средних лет, одетый в богатый, безукоризненно сидящий на его дородной фигуре костюм, мягко, но убедительно объяснял Маргарет, почему не может принять Сиэля Фантомхайв, распространялся о статусе и репутации своего детища и наконец, рекомендовал другие престижные образовательные заведения.

Сиэль стоял на своем. Он никому не говорил об этом, но отец как-то сказал ему, что планирует перевести его сюда, и именно поэтому Сиэль хотел сделать все от него зависящее, чтобы уладить этот вопрос.

После несчастного случая, когда в особняке семьи Фантомхайв случился пожар и родители Сиэля сгорели в огне, остро встал вопрос касательно того, с кем останется жить семилетний Сиэль. Как выяснилось, ближайшей родственницей мальчика была мадам Ангелина, его тетка по матери. В соответствии с законом, опеку над ребенком следовало передать именно ей, однако состояние мадам, которая совсем недавно потеряла в автокатастрофе мужа и своего еще неродившегося ребенка, вызывало серьезные опасения. Женщина так и не оправилась от этой травмы, тем более что врачи сообщили ей, что больше детей она иметь не сможет. Узнав о смерти сестры и ее мужа, Ангелина горячо убеждала юристов отдать Сиэля ей на воспитание. Ей отказали. Мадам, всюду ходившая с пустым свертком в котором должен был быть ее ребенок, доверия не вызывала совершенно. Она потеряла место в Лондонском госпитале где работала врачом-хирургом, после того как жестоко избила молодую женщину, пришедшую на аборт. Ангелина тогда долго выкрикивала ей вслед угрозы и проклятия, а несколько дней спустя пришло уведомление о том, что запрос об опеке несовершеннолетнего Сиэля Фантомхайв отклоняется. Душевное состояние мадам оставляло желать лучшего, но событий, которые развернулись вскоре после этого, не ожидал никто. Женщину, вместе с вышеупомянутой пациенткой больницы нашли у дома последней, обе были мертвы. Впоследствии судебной экспертизой было установлено, что Мэри Келли, урождённую Саутворка, убила Анжелина, нанеся несчастной множество колотых ран кинжалом. Тело самой мадам было нещадно изуродовано и истерзано, по-видимому, бензопилой. Было ясно, что не обошлось без третьего лица.

Был еще один вариант: Маргарет Уилкс. Эта дама была дальней родственницей отца Сиэля, впрочем, кровного родства между ними не было. Эта особа была замужем за двоюродным дядей Винсента Фантомхайв, Генри Фантомхав. Развелись они давно, так как выяснилось, что они не сходятся характерами, и с тех пор Маргарет побывала замужем еще несколько раз, после чего осела во Франции, в Париже, вместе с неким Жераром, о котором никто ничего толком не знал за исключением того, что богат он несусветно, и потакает всем капризам своей новой женушки.
Когда с Маргарет связалась нотариальная контора с предложением взять на себя заботу о Сиэле, та решительно отказалась. У нее был прекрасный муж, взрослая дочь от второго ( или третьего? Здесь Маргарет не могла быть совершенно уверена) брака, налаженный и привычный образ жизни, который она не собиралась менять ради малознакомого ребенка, которого она даже и не видела-то никогда за всю свою жизнь.

Маргарет отказалась, и Сиэль отправился в приют, в приют самого дешевого содержания, потому что обмануть и обобрать одинокого ребенка без единой поддержки в этом мире для искушенных в своей профессии юристов не составляло никакого труда.

Сиэль провел в приюте три года, три долгих, ненавистных года, о которых он предпочел бы забыть. За эти три года в мире произошло много событий - важных и совершенно незначительных. К одной из вышеуказанных категорий можно было отнести смерть последнего мужа Маргарет Уилкс, того самого, никому толком неизвестного Жерара. Как оказалось, Жерар был действительно личностью загадочной, и все загадки, так или иначе связанные с его почившей персоной, лавиной обрушились на Маргарет и ее дочь, в виде огромного количества долгов.
Женщины не понимали, откуда они взялись, как Жерар умудрялся скрывать их от них все это время, и как им быть дальше. Их дом в Париже был напичкан дорогими вещами и роскошно обставлен, и они продали все до последней вазы, а потом и сам дом, чтобы расплатиться со всеми людьми, которые грозились подать на них в суд в случае неуплаты. После этого у них не осталось ничего - ни средств, ни знакомств, ни жилья. Родственников у Жерара не было никаких.

Решение вопроса, пришедшее в голову Маргарет, было сомнительным и ненадежным, но попытаться стоило. Она, теперь уже сама, обратилась к нотариусу семьи Фантомхайв, затем в суд, и непонятно каким образом получила разрешение на опеку.

Теперь, вот уже три года как она проживала в отреставрированном (Винсент позаботился о страховке) поместье Фантомхайв в Ист Энде - самом престижном районе Лондона. Между ней и вышедшим из приюта Сиэлем, было заключено соглашение: Маргарет и ее дочь Анабелла живут на его полном содержании, однако предоставляют чеки на все производимые ими затраты, и во всех ситуациях требующих вмешательства опекуна, Маргарет будет поступать в соответствие с его, Сиэля, желаниями и указаниями. В противном случае, он наплетет семейному адвокату какую-нибудь чушь вроде жестокого обращения с детьми, и покажет имеющиеся в наличие синяки - благо, их отсутствием Сиэль не страдал никогда.

Маргарет согласилась.

Так разрешилось дело и со школой. При посредничестве Маргарет, мальчик связался со старыми деловыми партнерами отца, и нанял превосходного юриста, который помог решить сложившуюся проблему - разумеется, за круглую сумму денег. Было решено, что Сиэль пройдет год домашней подготовки по соответствующей программе, после чего, при успешной сдаче экзамена, зачислится в школу.

К домашним занятиям мальчик подошел серьезно и с большим старанием. Учителей он нанял превосходных, но даже они поражались тому, как легко Сиэлю давалась учеба. По истечению года он успешно сдал экзамен и даже перескочил через класс.

Проблемы у него начались с первого дня: ученики были наслышаны о репутации новичка, и дружно считали его совершенно недостойным пребывать в их обществе. Они предвкушали встречу с зарвавшимся плебеем, а увидели дворянина, словно сошедшего со страниц книг о Викторианской Англии. Это удивило их, и удивило неприятно, а угрюмый характер Сиэля и надменный взгляд каким он смотрел прямо перед собой, одаривая им детей влиятельнейших людей общества, заставлял ненавидеть его обладателя.

Сиэль не участвовал в словестных перепалках, считая это ниже своего достоинства, но когда отвечал, то делал это так, что заставлял насмехавшегося над ним, чувствовать себя ничтожеством. Когда сын Уильяма Брауна, Вудли Браун, со снисходительной улыбкой на красивом лице, невинно поинтересовался, сколько Сиэлю пришлось потратить денег чтобы директор закрыл глаза на его пребывание в приюте, и принял сюда, Сиэль холодно улыбнулся в ответ, заверив что денег понадобилось гораздо меньше, чем отец Вудли отвалил за фальшивый герб семьи и выдуманную родословную.

Тогда его впервые избили, поймав по дороге домой, после чего это сало закономерностью. Сиэль не мог постоять за себя физически, и он не жаловался - жаловаться ему не позволяла гордость.

***
Посмотрев на скучающее выражение лица Сиэля, посторонний наблюдатель мог бы подумать, что этот мальчик никак не может решить, чем бы ему занять себя и как бы провести остаток дня. Правда была в том, что Сиэль Фантомхайв, окруженный шестью мальчишками из своего потока, предельно ясно представлял свое дальнейшее расписание на сегодня.

Получить очередную порцию побоев, добраться домой, обработать ранки, пообедать и сесть за домашнюю работу - разумеется, только свою.

Глава 2

Сойти с ума очень просто. Это может произойти на любой почве, вследствие малейшего повода и абсолютно с каждым. Без исключения, с самыми различными вариантами и набором комбинаций на ваш выбор и усмотрение.

Сумасшедшие - это вовсе не те люди, которые сидят взаперти в белых палатах психиатрических лечебниц, вынужденные ежедневно проходить через множество сомнительных процедур, дабы впустить дополнительную порцию тумана в свое и без того неясное сознание. Вернее, я хочу сказать, что не только эта категория людей заслужила право называться сумасшедшими.

Без сомнения, они ими являются, причем относятся к самой бесперспективной категории среди своих представителей, ибо они глупы. Не просто сумасшедшие - умалишенные. Те, кто поумнее, кто находит в себе силы держать себя и свои безумные идеи под контролем, не подвергаются опасности быть окруженными людьми в белых халатах, им не раскрывает свои крепкие объятия смирительная рубашка. Такие люди преспокойно живут в уютных домах, работают, получают образование, а некоторые даже занимают государственные посты и под таким надежным прикрытием распространяют свои безумные идеи по всему миру. Понимаете, о чем я?

Я хочу сказать, что не так уж и отличаюсь от всех вас. Все мы носители какой-то небольшой мании, все мы со странностями, про каждого из нас можно сказать "Он несколько... другой".

Однажды, я слышал эти слова в свой адрес, одна секретарша прошептала это на ухо своей подруге: крашенной блондинке с закрученными в мелкие кудряшки, похожие на вермишель, волосами, и точеной фигуркой. Это было в офисе, во время рабочего дня, когда я пришел чтобы проверить, как идут дела с нашим новым проектом, и лично решить кое-какие детали, с которыми не мог разобраться исполнительный директор. Я проходил мимо, и нечаянно услышал эти слова. Блондинка с "вермишелью" на голове кивнула, вздохнула и что-то ответила.
Это было забавно: я вызывал смутные подозрения даже при том, что для отвода глаз вел, вроде бы, вполне нормальный образ жизни. А что бы они сказали, если бы узнали правду обо мне? Какова была бы их реакция? Впрочем, у меня хватает воображения, чтобы представить это. Если бы люди узнали, чем я занимаюсь на деле, у меня было бы два варианта на выбор: тюрьма и психушка. Учитывая мой послужной список и наличие в нем перечеркнутых имен весьма влиятельных и весьма известных в определенных кругах людей, шансы первого заведения были, все же, выше. Возможно, узнав о моем прошлом, проследив всю цепь имеющих в ней место событий, вы подумали бы что знаете, в чем причина моего неустойчивого психического состояния. Вы связали бы все со смертью родителей и брата с тем, чем мне пришлось заниматься после.

"Вот тогда-то все и началось" - скажете вы. По вашей теории выходит, что все это во мне накапливалось вплоть до сегодняшнего дня, пока не вылилось в болезнь.

Вот тут-то вы и не правы, в корне. Тогда я был вполне нормальным - просто ситуация требовала от меня определенный действий, и я их совершил, только и всего. Я был в здравом уме, трезвом рассудке. Я мыслил адекватнее, чем все вы, вместе взятые.

А потом все изменилось - в одночасье, мгновенно.

Я свихнулся сразу, как только увидел его, с первой секунды.

В тот день я проезжал мимо школы к находящемуся неподалеку торговому центру. Мне нужно было купить себе новый костюм, и я рассчитывал приобрести его либо здесь, либо в магазинах на Бридж Стрит.

Я думал о чем-то своем - теперь уже совершенно не помню, что это были за мысли,- по радио крутили песню Carnival Of Rust, не знаю точно, кажется, Poets Of The Fall. Повернув голову вправо, я кинул быстрый взгляд в окно, чтобы убедиться, что ни один из наводнивших тротуар детей, непредсказуемым образом не окажется на проезжей части, и тут меня словно накрыло.

Он шел один - худой мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, перекинув через плечо ремень сумки-почтальонки, одетый, как и все остальные, в черную школьную форму. Не знаю, как объяснить то, что со мной творилось. В тот момент там было около сотни детей: кто бежал к родительской машине, кто разговаривал с друзьями или звонил по телефону. Многие шли в ту же сторону что и тот мальчишка - я тоже ехал туда и знал, что там впереди есть автобусная остановка и станция метро.

Он ничем не выделялся настолько, насколько необходимо было выделяться из этой толпы школьников, чтобы я заметил его. Но все дело было в том, что я не просто заметил, я видел лишь его. Остальных словно не существовало вовсе, они расплывались серой массой безликих теней, и в тот момент я ощущал к этой массе лишь глухую, беспричинную ненависть, потому что порой, она скрывала от меня хрупкую фигурку мальчишки, мешая рассмотреть его.

У пешеходного перехода мы остановились. Я ждал пока проедет поток машин, чтобы поехать дальше, а мальчику, по всей видимости, нужно было перейти дорогу. Он стоял совсем рядом со мной, и я, не отрываясь, вглядывался в тонкий профиль его бледного лица. Мальчишка достал из кармана брюк маленький плеер, и, водя пальцами по кнопкам, должно быть, выбирал новую композицию. Темные, какого-то пепельного оттенка пряди волос падали на его лицо, закрывая глаза. Неожиданно он повернул голову, чтобы посмотреть на светофор.

Лавина чувств и эмоций, вспыхнувших во мне, застала меня врасплох. Я смотрел в его глаза сквозь стекло машины и понимал, что шанс, когда я мог надавить на газ, уехать прочь и избавиться от этого временного помешательства, безвозвратно упущен.

Я сошел с ума с той самой секунды, когда увидел его, но в тот момент, когда я взглянул в эти глаза, я оценил и увидел всю разверзшуюся передо мною пропасть этого безумия. И я знал, что уже падаю туда, что вскоре окажусь на самом дне.

Глаза этого мальчика были синие. Очень яркие, очень глубокие - необычный цвет, я, конечно, видел синие глаза и раньше, но не такие. И дело было не только в цвете. Какое-то непонятное их выражение, которое я никак не мог разгадать, чувства, обрывки чувств, эмоций - всего несколько мгновений я видел все это в них. Потом взгляд мальчика принял сдержанное, замкнутое выражение отстраненности. Словно замолчал. Его кожа была очень бледная и какая-то полупрозрачная. На лбу и щеке виднелись несколько небольших синяков и ссадин. Мне это не понравилось.

Еще больше мне не понравилось то, что он отвернулся. Загорелся зеленый свет, мальчик начал переходить дорогу, а я, с потоком других машин, поехал вперед. Ну, как поехал. Ехать я старался как можно медленнее, дабы не упустить его из виду, но это была ошибка. Справа от меня остановились два грузовика, и теперь я совершенно не видел его. Когда они проехали вперед, того мальчика нигде не было - он, должно быть, сел на автобус, а я не имел ни малейшего понятия на какой. Я отдавал себе отчет в том, насколько это было глупо, но чувствовал себя ужасно.

Оставшийся день прошел как в тумане. Я не мог выкинуть этого школьника из головы, я занимался кучей всевозможных дел, чтобы отвлечься, но мои мысли крутились только вокруг той школы и факте, что в ней учится тот мальчик. Я видел, во сколько он вышел оттуда, значит, если проеду там еще раз, смогу увидеть его снова. Абсурд. В своей голове, я выстраивал планы касательно того как увидеть его снова, хотя этот ребенок занял всего несколько минут всей моей жизни. Но я просто не мог забыть. И я не хотел.

Я поехал туда снова на следующий день, в то же самое время, но я не увидел его. Это было вполне логично: его уроки не обязательно должны заканчиваться в одно и то же время каждый день. Тогда я приехал ровно через неделю, и снова увидел, как он выходит из школьных ворот. Сердце словно подскочило в груди и забилось чаще, я просто не понимал, как выдержал столько времени, не видя его. Мне даже казалось - возможно тогда, неделю назад, что-то было не так, отчего я почувствовал себя подобным образом. Что-то с воздухом, моим настроением, музыкой... Я думал, может в нем, в этом ребенке, и не было ничего особенного, может я просто ошибся. Не очень-то приятно сознавать, что у тебя мозги набекрень. Тем более, если причина этого стал мальчишка, учащийся в средней школе. Но ощущения были те же: словно из-под моих ног выбили почву, и я лечу куда-то вниз. На этот раз он шел очень быстро и далеко от края дороги, поэтому я совсем не мог видеть его лица, а тем более глаз. Я только разглядел белые полоски пластыря и бинты на его левой руке, которой он придерживал ремень своей сумки - что же с ним случилось?

А еще я увидел номер автобуса, на который он сел, и без раздумий поехал следом. Вот так просто ступил на путь озабоченного сталкера.
С тех пор я часто проезжал то мимо его дома, то мимо школы. Больше он никуда и не ходил. Я ни разу не видел его с друзьями, а на его бледном лице и руках все время были синяки, ссадины и пластыри, которые, возможно, прикрывали самые серьезные из них. Из всего этого я мог заключить что мальчишка, по всей видимости, не ладил с ровесниками. Узнав, где он живет, было легко выяснить его имя, фамилию и кое-какие подробности, связанные с его автобиографией. Сиэль Фантомхайв - теперь я знал имя своего безумия, прекрасное имя. Но я даже не подозревал, что у него было такое тяжелое детство. Возможно, перенесенные им страдания нашли отражение в столь выразительных глазах. Возможно, без этой составляющей, без этой "приправы", его душа, отражающаяся в яркой синеве зеркала его глаз, не затянула бы меня в свою глубину.

Я хотел... Не могу объяснить точно, чего. Разумеется, мне было мало только лишь видеть его, причем, даже не непосредственно рядом с собой, а из машины. Следить за ним, пытаться узнать более четкие подробности, связанные с его персоной. Я хотел его общества - говорить с ним, слушать звук его голоса, узнать что творится у него в голове, иметь представление о его стремлениях, целях, взглядах на жизнь. Я хотел прогулок с ним. Хотел отвести его туда, куда он не ходит с друзьями, и туда, куда он не мог бы с ними пойти, даже при их наличии. Было столько всего, что я хотел о нем узнать, что я хотел сделать с ним вместе. Я еще ни разу не разговаривал с ним, но был уверен, что это будет интересно.

Я знал, что он живет с опекуном, но ни разу не видел их вместе. Также, я не видел во всем его образе ничего, что говорило бы о том, что об этом мальчике кто-то заботится. И эти постоянные травмы - неужели они никого не волнуют дома? Меня они волновали. Я считал это несправедливым: почему Сиэль должен жить с тем, кому он не нужен? Я мог бы о нем позаботиться, я хотел, чтобы это была моя обязанность. Я бы справился.

Но мы даже не были знакомы. Сиэль и не подозревал о моем существовании, о моем присутствии рядом с ним. Он не знал, что я был тем, кто провожал его из школы, он не знал, что вечерами, я смотрю на свет, горящий в окнах роскошного особняка, где он жил, пытаясь определить, какая из комнат его. Он не знал, что нужен мне, необходим. Не ведал, что одним своим видом он сделал человека одержимым безумцем. Понятия не имел. И это злило.

Он часто пропускал школу, и это беспокоило меня. После таких пропусков на его лице обычно появлялись новые пластыри. И я думал, что с этим нужно что-то делать, но я не знал ни лица, ни имен его обидчиков.

***
- Шестеро на одного. - Отбрасываю в сторону сигарету и делаю шаг вперед, выступая из тени причудливого здания с каким-то непонятным навесом - что, скажите на милость, творилось в голове архитектора, придумавшего эту безвкусицу? - Нечестно, не находите?
Развернувшаяся передо мной картина банальна до ужаса и знакома мне еще с детства: несколько мальчишек самозабвенно лупят невысокого роста сверстника, окружив плотным кольцом и отрезав все пути к отступлению.

Честно сказать, я не знаю, зачем вмешался. Понимаете, я не принадлежу к разряду беспощадных противников зла и несправедливости. Я не из тех принцев на белом коне, с обнаженным мечом наготове, облаченных в светлые одежды и ладно обтягивающие бедра бриджи - мечту любого современного гомосексуалиста. В другое время я прошел бы мимо, или наблюдал дальше, но сейчас мне было невыносимо скучно, кроме того, мне требовался какой-нибудь малолетний школьник, у которого я мог бы узнать несколько интересующих меня вопросов касательно находящегося неподалеку школьного заведения, и вот этот объект коллективного ополчения имел все шансы им стать. Это было несколько непривычно, но я отбросил прочь все свои принципы, и поступил благородно. Кроме того, изобразить неприсущие мне благие качества, для меня не составляет ни малейшего труда - совсем другое дело, нежели обладать ими взаправду.

Для начала я просто припугнул детишек. Им было мало, поэтому тем кто оказался ближе ко мне, пришлось отвесить пару пинков - чисто символических. В результате этих нехитрых действий, в этом узком закоулке нас осталось двое: герой и спасенная принцесса. Я неспешно подошел к мальчишке, который вытирал ладонью кровь из разбитой губы, приподнял его лицо, придерживая за подбородок, и, снисходительно улыбнувшись, спросил: "Ты в порядке, малыш?"

После чего получил звонкую оплеуху.

Бывают в жизни ситуации, когда все складывается удачнее, чем вы предполагали, возможно, удачнее, чем вам было нужно. Я смотрел на ударившего меня мальчишку и, конечно же узнавал его - еще бы мне не узнать. Просто лицо, волосы и школьная форма Сиэля Фантомхайв были несколько испачканы, а заплывший правый глаз отливал восхитительным пурпуром свежего синяка.

Теоретически, он не должен был быть здесь сейчас, спустя час после того времени, когда я ждал что он выйдет из школы, чтобы в очередной раз проехаться за ним по уже привычному мне маршруту. Практика же завела его на соседнюю улочку, обычно тихую и безлюдную. Практика выступала в лице тех самых подростков, которые только что спешно ретировались, я так понимаю.

Лица нескольких из них я запомнил, будет нетрудно отыскать их.

Мальчишка невозмутимо отряхивал то, что когда-то носило название "школьная форма", у его ног валялась его истерзанная сумка, содержимое которой валялось на асфальте. Я собрал его вещи в аккуратную стопочку, и сложил в сумку. Сиэль не обращал на меня никакого внимания, словно то, что я помогаю ему, в порядке вещей. Вместо того чтобы отдать сумку ему, я повесил ее на собственное плечо, и, окликнув мальчика, ободряюще улыбнулся.

- Ты далеко живешь? У меня недалеко припаркована машина. Пойдем, я отвезу тебя.

Надеюсь, мое персональное безумие улыбнется мне в ответ.