- Эй, зачем ты носишься с трупом? - Не слушай их, любовь моя! Пойдем, я покажу тебе Венецию...(с)
Название: End Of The Beginning
Автор: [ razzmatazz ]
Дисклеймер: Яна Тобосо
Бета: Leda Lutke
Жанр: romance, angst, POV
Размер: Планируется макси
Пейринг: Себастьян/Сиэль
Рейтинг: NC-17, будет точно, но не в первых главах.
Статус: В процессе
Предупреждения: AU, OOC, секс с несовершеннолетним, насилие, жестокость. Ах да, никаких демонов и контрактов)
Размещение: Кому вообще придет в голову это размещать... Если вдруг да, то пожалуйста.
От автора: Критика приветствуется и автором воспринимается адекватно, но просьба сильно не придираться) Наличие комментариев будет радовать и сподвигать на самосовершенствование)
Посвящается: Passive Gay (Г.Н.)
Глава 8
читать дальше- Что здесь происходит?.. - Белла пораженно смотрит на нас с Сиэлем, и я делаю шаг вперед, полностью готовый опровергнуть все что угодно, и что угодно наплести.
Я протягиваю руку, собираясь дотронуться до ее лица, но она отступает назад. По ее щекам сбегают дорожки слез, покрасневшие глаза выглядят весьма зловеще из-за потекшей туши. От Беллы разом отвернулось самое дорогое: возлюбленный и косметика. Возлюбленному нужно срочно возвращаться, я так понимаю.
Подойти и успокоить, заверить что она, и только она является центром всей моей вселенной, а Сиэль так - одна из множества звезд одной из множества галактик. Иными словами, наврать.
Сказать неправду, чтобы придать произошедшему совершенно другую окраску, сплести из нитей лжи прекрасную тонкую шаль и накинуть ее на Аннабеллу: пусть смотрит на мир сквозь тонкий узор кружева, пусть думает, что все в порядке, что это просто глупое недоразумение. Пусть не замечает столь явного обмана, пусть игнорирует неизбежную боль. Почему-то я непременно должен учитывать ее чувства. И беречь. Беречь эту глупую любовь, беречь это слепое обожание, это ненужное мне сердце, которое плачущая передо мной девица так опрометчиво вытащила из украшенной розовыми стразами коробочки, передав в мое полное и безраздельное владение.
А мне, видите ли, надоело заниматься сексом с Сиэлем Фантомхайвом, лежа в одной постели с Аннабеллой Уилкс.
Надоело оглаживать гладкие ноги, представляя, что это ноги Сиэля, целовать живот, воображая, как я буду проделывать это с мальчишкой. Как заставлю выгибаться под собой от наслаждения, развратно стонать от одних лишь поцелуев, умолять о большем.
Я провожу рукой по упругой груди и немедленно возвращаюсь в реальность, осознавая, что в постели нас всего двое. А Сиэль Фантомхайв только в моих мыслях - бесплотный и едва не иллюзорный. Зато там уж он развернулся со всем возможным масштабом, оккупировав все, что только было возможно, заняв самые выгодные позиции. И делая последние толчки, резко подаваясь вперед я закрываю глаза и кончаю, создавая в голове образ того Сиэля, которого я еще ни разу не видел по-настоящему, только в своих разбушевавшихся фантазиях: совершенно открытого передо мной, с залитыми румянцем щеками и раскинутыми в стороны стройными ногами.
Хочу Сиэля полностью потерянного. Хочу Сиэля невероятно уязвимого. Хочу видеть в его глазах слепое доверие, обращенное исключительно ко мне. Такого Сиэля будет так приятно ломать, такого Сиэля будет так приятно уничтожить. А потом забыть как десятки других трупов, получить полное удовлетворение от содеянного и наконец успокоиться, не думать о прошлом.
Никогда не вспоминать.
Вот только сердце Сиэля находится в месте куда более надежном, нежели блестящая коробочка. Эдакий сундук, обмотанный бессчетным количеством железных цепей, на каждой из которых висит тяжелый замок.
А все ключи он выбросил, попробуй найти.
- Дорогая, ты все неправильно поняла.
- Вы двое... Да что же... Что такое между вами происходит?!
- Белла...
- Ответь мне!
- Любимая...
- Что ты творишь, Себастьян?!
- Бел...
- Аннабелла.
Голос Сиэля усталый, но такой властный, что мое тело мгновенно напрягается, будто через него пропустили слабый разряд электрического тока. Он смотрит на нас из-под упавших на глаза прядей волос, мокрые кончики которых оставляют прозрачные капельки на обезображенной темными пятнами синяков, коже лица. Когда я поворачиваюсь к Белле, то вижу в ее глазах боль.
- Так... На него... Убирайся! Убирайся прочь из этого дома! - Она срывается на крик, закрывая лицо руками. Стадия шока прошла, и теперь у нее началась настоящая истерика - проклятье, я вовсе не горю желанием утешать этот сгусток нервов и останавливать поток слез, но если от этого зависит...
- Себастьян остается. - Сиэль откидывает голову на бортик ванной и закрывает глаза, не удостаивая кузину даже взглядом.
- Уходишь ты. И Маргарет. Сходи вниз и сообщи ей об этом.
Глаза Беллы расширяются от изумления, и она дергается, словно собирается ударить кого-то из нас - меня или Сиэля. Будто я позволю.
- Себастьян, проводи ее вниз и проследи, чтобы дамы покинули мой особняк. - Я не могу сдержать торжественную улыбку, но тут же встречаюсь с жестким взглядом мальчишки:
- И быстрее. Вода остывает.
Вот так просто. Всего несколько фраз, и в дверях особняка семейства Фантомхайв стою не я, а плачущая Белла и ничего не понимающая Маргарет, которая только смотрит то на меня, то на свою дочь, хлопая длинными, черными, чудесными накладными ресницами.
Лицо Беллы покраснело и распухло от слез, она цепляется за мои плечи, за воротник моей рубашки и то кричит, то что-то шепчет, пытаясь разглядеть что-то в моем лице.
- Скажи, что любишь меня!.. Скажи мне это, Себастьян, скажи, как всегда говорил!..
Я отвожу ее руки и легонько толкаю на улицу, с моих губ не сходит улыбка. Сказать что люблю - я могу это сделать, безусловно. Я мог бы сказать ей много прекрасных слов, каждое из которых было бы напитано этой самой "любовью", которую она так жаждет получить от меня, вот только зачем? Каких-то десять минут назад Сиэль так удачно избавил меня от всякой необходимости врать - порой это достаточно утомительное занятие, знаете ли.
Я улыбаюсь самой нежной улыбкой, которую только способен адресовать этим двум женщинам передо мной, и берусь за ручку входной двери.
- Всего хорошего, Белла, Маргарет. Берегите себя.
***
- Открывай ротик.
Широкие ладони, белые и холеные, нажимают на подбородок, заставляя нижнюю челюсть опуститься вниз, толстые пальцы проникают меж приоткрытых губ в рот, проводя по белым влажным зубам, продвигаются дальше в теплую глубину.
- Ну же, не упрямься.
Чужие руки. Они везде.
Гладят, потирают, пощипывают. Заставляют изогнуться так, как нравятся их обладателю, тянут за волосы, подставляя свету бледное лицо, на котором явственно читается отвращение, ненависть и отчаянные попытки подавить нарастающий внутри страх.
Правда, это необычно - наблюдать разом столь сильные в своей глубине эмоции на осунувшемся детском личике, видеть, как щурятся лучистые глаза, смотря с презрением и желанием уничтожить. Некоторым это интересно - смотреть, как умирает детство. Убивать его столь грязным и извращенным способом, получать удовольствие от чужих страданий не только физическое, но и моральное.
Каждый раз все сначала.
Влажная головка касается розовых губ, и дородный мужчина, сидящий на убогой, накрытой сверху залатанным серым одеялом, кровати сильнее сжимает в руке шелковистые пряди волос, плотоядно улыбаясь.
- Ты же не думаешь, что я уйду, если ты сможешь проявить большую выдержку, чем позавчера? Или на прошлой неделе? Или... Знаешь, - Мужчина внезапно наклоняется к самому лицу мальчика, и хрипло смеется. - Твое упрямство лишь сильнее заводит меня.
Он проводит пальцами по рукам мальчика, к связанным за спиной тонким запястьям. Ребенок пытается вырваться, но все его попытки совершенно бесплодны.
- Грязный мерзавец! Ублюдок! Мразь! Ненавижу, ненавижу, ненавижу! - Выплевывает он, мотая головой, а потом сжимает губы, потому что голова уже надежно зафиксирована предвкушающим скорое удовлетворение мужчиной.
Мальчик держит рот закрытым так, что губы сжимаются в тонкую полоску. Но пальцы с силой сдавливают щеки, и когда ребенок с глухим стоном непроизвольно открывает его, туда тут же проталкивается эрегированный член, почти лишая возможности нормально дышать.
Омерзительно.
Во рту солоноватый вкус чужой плоти, губы и подбородок перепачканы собственной слюной и чужой смазкой. Толстый живот задевает лицо, нос почти утыкается в густые темные волосы в паху.
Больно.
Член упирается в самое горло, ребенку кажется, что вот еще немного, еще чуть-чуть, и он задохнется. Болит горло, болят растянутые губы, болит затекшая шея. А насильник часто дышит и стонет, быстро толкаясь вперед.
И никто не остановит это. Никто не придет. Даже если этот боров, навалившийся на него всем телом, задушит его сейчас, не будет никаких последствий и проблем. Ни у кого кроме самой жертвы.
- Давай же, сынок... Так... Да, умничка... Я уже скоро... Я уже... Сейчас...
***
- Все... Все! Все! Все!.. Все вы, умрите!.. Сдохните, подонки!..
Я подскакиваю на кровати, и тут же оказываюсь прижатым к широкой груди, крепко обнятый сильными руками.
Прохладные пальцы успокаивающе проводят по лицу: лоб, виски, щеки. Щеки... Я сглатываю, вспоминая свой сон, и тут же гоню его прочь.
Это же Себастьян. Себастьян. И я здесь, в своей комнате.
Моя комната. Раньше, для того чтобы успокоиться и вернуться в стационарное состояние реальности, мне хватало двух этих слов, описывающих окружающую меня обстановку.
Моя комната. Мой дом, в котором я вырос. Я больше не в том грязном приюте, я больше не окружен богатыми прожигателями жизни, которые в кругу своей семьи выглядят заботливыми мужьями и родителями, на работе - властными начальниками и дельными компаньонами, а тут с наслаждением кончают, вытирая перемазанный член о губы трахнутых ими детей, удовлетворив свои непонятные, ненужные потребности.
Ненужные потребности. Сочетание- то какое. А, впрочем, как еще назвать столь омерзительные действа, которые люди позволяют себе исключительно из скуки, по собственной прихоти? Я ненавижу их. Всех. Я с удовольствием раздавлю их за все пережитое мною унижение, за каждую минуту позора. Они ведь даже не люди. Они просто ошибка. То, что они сделали - ошибка. И за это придется ответить. Им всем.
Себастьян сжимает меня сильнее, обнимает крепче, потому что я сам сильнее вцепился пальцами в его плечи, смял рубашку, вдавливаю ногти в его кожу сквозь светлую ткань.
Я судорожно вдыхаю и тут же захожусь кашлем - надрывным, раздирающим горло и отдающимся в голове тупой болью. Как будто кто-то бьет по ней, но это же не так. Никто меня не бьет, больше не бьет. Себастьян гладит мои волосы, целует куда-то за ухо, говорит, что все хорошо.
- Это кошмар. Это не по-настоящему.
Все по-настоящему, Себастьян.
- Уже прошло. Закончилось. А сейчас все хорошо. У тебя скоро всегда будет все хорошо.
Он шепчет мне на ухо какие-то слова - тихие настолько, что я еле могу разобрать их. Но я разбираю. И успокаиваюсь. Сразу.
Раньше я успокаивался потому что понимал что выбрался оттуда, из того места, что мне больше не придется терпеть весь тот кошмар и грязь. Сейчас меня успокаивает не это.
Себастьян.
Руки Себастьяна, его низкий голос, исходящее от него тепло. Даже если оно обманчиво, мне все равно приятно ощущать его, пусть это и неправда, но хотя бы сейчас я могу позволить себе отключить ту часть сознания, которая отвечает за здравомыслие, и представить что забота, которой он окутывает меня, настоящая. Хоть немного.
Когда я вернусь к своему нормальному состоянию, я забуду, правда. Просто сейчас мне это нужно. Ненадолго.
- Ничего... Это все...
У меня не получается закончить фразу и я снова кашляю. Я, кажется, знаю что это - пневмония. Ненавижу. Я болел ей только однажды, но это было действительно ужасно, и сейчас все, похоже, к тому и идет.
- Ты куда это... Собрался...
Себастьян выпускает меня из своих объятий и встает с кровати. Мне совсем не хочется, чтобы пружинистый матрац возвращался в изначальное положение, избавляясь от веса его тела, мне совсем не хочется, чтобы он уходил.
- Я сейчас вернусь, Сиэль. Только возьму телефон.
- Зачем?..
- Нужно вызвать врача.
- Какого... Врача! Я не... Не хочу... врача... Я не...
Я задыхаюсь, не в силах остановиться, кашляю так, что болит не только голова но уже и живот.
- Лучше принеси мне воды... - Выдавливаю наконец я более связную фразу, и Себастьян тут же идет на кухню, держа у уха телефон. Звонит все-таки, вот же...
Колющая боль в груди при очередном приступе кашля заставляет пересмотреть свое возмущение. Я подаюсь вперед и закрываю рот ладонями, пытаясь сдержать рвотные позывы. Меня сейчас стошнит. Прямо в постели.
Перспектива не из приятных, поэтому я быстро откидываю в сторону одеяла и, сморщившись от боли во всем теле, свешиваю ноги вниз, намереваясь встать с кровати. Конечно же, Себастьян возвращается именно в этот момент.
- Куда ты? Тебе нужно лежать, если ты что-то хочешь, скажи мне, я принесу...
- Мне...
"Мне нужно в уборную" хочу сказать я ему, но у меня ни черта не получается. Я мысленно отмечаю, что рубашка Себастьяна очень красивая. И без сомнения, дорогая. И сейчас меня стошнит второй раз за день, причем прямиком на этот шедевр дизайнерской мысли.
А потом правую часть груди словно пронзают десятки игл. Я чувствую, что задыхаюсь и хватаю воздух ртом, пытаясь обеспечить организм необходимой ему порцией кислорода. Глаза застилает жаркой пеленой, до моих ушей, словно со стороны, доносятся какие-то странные звуки. Это Себастьян?.. Что он там бормочет, неужели нельзя говорить разборчивей...
Он оглаживает мои плечи, легонько трясет, снова говорит что-то.
А я словно куда-то проваливаюсь.
***
Врач приехал быстро. Деловито раскрыл небольшой чемоданчик и аккуратно разложил на прикроватном столике уйму всяких инструментов и пузырьков с лекарствами.
- Я попрошу приподнять мальчику рубашку. - Он посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на Себастьяна. Тот медленно кивнул:
- Я сам.
Это было просто ужасно - голой кожей чувствовать чьи-то уверенные прикосновения, пусть даже и совершенно лишенные похоти и желания, пусть даже чисто профессиональные. Я смотрел в глаза Себастьяна, пытаясь найти в них для себя что-то, чтобы успокоиться, хотя бы просто отвлечься. Знаете, иногда самые незначительные детали могут помочь направить поток какого-то зарождающегося страха, чувства загнанности и потерянности в совершенно другую сторону. Мимо вас, мимо вашего сознания. Это может быть что угодно - случайная искорка, которая отвлекает все внимание на себя, пусть даже она и несравнимо мала и несущественна в сравнении с восходящим солнцем. Может, осознание того, что она исчезнет так же быстро, как и появится, заставляет заострить на ней внимание, а потом вы смотрите - уже нет, ничего нет. Остались лишь воспоминания, лишь мысли. О чем-то... О чем? Вы, может, уже и не вспомните, а ведь это "что-то" прекрасно справилось со своей задачей.
Но Себастьян смотрел так, словно я был отвратительным слизняком или влажной скользкой лягушкой, возникшей как призрак прошлых лет, напоминающий о школьных уроках биологии и препарировании.
Прекрасно отвлекало от всех тех иллюзий, что я так опрометчиво позволил себе сформировать на его счет, впрочем.
Взгляд упал вниз, на мою же обнаженную грудь, и я лишь усмехнулся: чего еще можно ожидать от Себастьяна, от любого другого человека, вынужденного лицезреть подобное тело? Темные синяки, кровоподтеки, местами маленькие ранки - все это совершенно не украшало, эстетикой здесь и не пахло. А я еще помнил свое лицо - вволю налюбовался им в ванной.
Они хорошо постарались, ничего не скажешь.
- У него пневмония. - Доктор резким движением сдернул с носа круглые очки, и обернулся к Себастьяну. - Сейчас я дам ему лекарства, после чего попрошу вас выйти со мной в другую комнату - мне надо обсудить с вами кое-что.
Не трудно догадаться что именно. Наверняка, будет выпытывать у Себастьяна, откуда у меня все эти порезы, и рассказывать что, сколько и кому грозит за жестокое обращение с детьми. Как же все глупо.
***
- Этот ребенок - вы его отец? Дядя, брат? Вы его опекун? - Стоящий передо мной пожилой мужчина с густой шевелюрой седых волос, меряет меня возмущенным взглядом, и я качаю головой.
- Нет. Я жених дочери опекуна. Самого опекуна на данный момент нет в доме.
- В таком случае, мне необходимо связаться с опекуном и правоохранительными органами. - Безапелляционно заявляет он. - Мальчик жестоко избит, и это нельзя оставить просто так.
- Уважаемый. - Я говорю предельно спокойно, хотя все внутри меня напряжено до предела. - Ни я, ни опекун этого мальчика не являемся причиной всех этих травм. Он уже все рассказал - его избили ребята из школы, и он провел несколько часов на морозе. Я прекрасно понимаю, что нельзя оставить эту ситуацию просто так, потому и вызвал вас.
- Я все же настаиваю на то, чтобы пригласить сюда полицию и...
- Да что вы за врач, черт возьми!!
Мужчина пораженно смотрит на меня, тяжело дышит, держась за ту мою руку, которой я схватил его за ворот пальто и приложил о стенку. Как же он меня злит. Если бы не профессиональные знания, коими я в отличие от него не обладаю, так бы и размозжил эту голову о стену. Не привыкать.
- Он же болен! Вы сами сказали, что ему необходим покой и хорошее лечение! - Цежу я сквозь зубы, засовывая руку в карман. - Вы выписали этот чертов рецепт, оставили лекарства и рекомендации по уходу, а сейчас заявляете, что хотите чтобы сюда нагрянула полиция и устроила ему допрос с пристрастием и краткий курс промывки мозгов на тему плохой родитель - хороший родитель? Все это он знает и без вас, поверьте!
Я отпускаю притихшего врача и протягиваю ему деньги, которые он быстро берет с видом оскорбленного достоинства, уязвленный в лучших побуждениях.
- Вы... Ваше поведение - просто возмутительно!..
- Можете обращаться в полицию столько, сколько посчитаете нужным. Только будьте добры, сделайте это через те несколько дней, которые, по вашим же словам, необходимы чтобы он начал выздоравливать.
***
- Ты не говорил, что уже болел пневмонией.
- Ты не спрашивал, вот я и не говорил.
Глаза словно налиты свинцом, и мне хочется лишь одного - спать. Снова, да.
- Даже если бы ты знал... Какая тебе разница. - Бормочу я еле слышно. Но Себастьян разбирает. Прохладная ладонь ложится на мой лоб и, открыв глаза, я вижу перед собой сосредоточенное лицо Себастьяна.
- Я не хочу потерять тебя, Сиэль.
На мгновение, улыбка трогает мои губы, но тут же преображается в гадливую гримасу. Я часто слышал эти слова.
***
Барон Кельвин - так его называл управляющий, так он звал сам себя, когда приходил в приют.
Он был сумасшедшим, совершенно выжившим из ума человеком. Не человеком - жалкой, омерзительной пародией.
Барон Кельвин являлся самым щедрым "благотворителем" этого заведения, где "бедные, отринутые судьбой и родителями дети могли найти тепло, покой и пристанище". Приют Святой Вирджинии - так оно называлось. Однако лично меня терзали серьезные подозрения касательно того, насколько обрадовала бы эту праведницу подобное прославление ее имени, будь она жива. Если что-то и нашло здесь свое пристанище, так это похоть обрюзгших жирных банкиров, которые с многозначительной улыбкой вынимали из толстого кошелька деньги и спонсировали приют, зная, что необиженный средствами его владелец всегда найдет правильный способ отблагодарить их, и подскажет неопытным - пока, детишкам, как это сделать.
Барон Кельвин появился на третий год моего пребывания в приюте, и стал самым частым его посетителем.
Весь в шрамах и бинтах от многочисленных пластических операций, он приходил в приют и собирал вокруг себя самых красивых детей. Они окружали его шумной стайкой, угодливо улыбались и мило краснели, тем не менее позволяя трогать и гладить себя везде, где ему хотелось - девочки за дорогие ленты, кукол и красивую одежду, мальчики - за плееры и игровые приставки.
В то время меня часто били, и я подолгу отлеживался, ожидая, пока утихнет боль в вывихнутых руках, пока заживут разбитые колени, а с лица можно будет снять небольшие белые повязки, под которыми неизменно были свежие ссадины и синяки. Воспитатели и не думали показывать меня Кельвину - столь тонкому ценителю красоты, и я даже не понимал, как мне везло.
А потом он увидел меня - к несчастью, я выглядел вполне сносно в тот день.
Я зашел в зал, где это чудовище сидело в просторном кресле. На одном колене у него сидела раскрасневшаяся Эмили, на другом Макс. Макс недовольно вскрикнул, потому что завидев меня, Кельвин резко спихнул его на пол и, вытянув вперед руку, поманил меня к себе толстым узловатым пальцем.
- Иди сюда, мальчик. - Сказал он странным, отчего-то дрожащим голосом. Конечно же, я даже не подумал сдвинуться с места, ну вот еще. Мистер Джонс, находящийся в комнате воспитатель, уже занес было руку, чтобы отвесить мне затрещину за столь непочтительное поведение, а эта туша, Кельвин, неожиданно подорвалась ко мне и, шмякнувшись на колени, обняла мои ноги.
- Моя луна! - Простонал он в экстазе, и меня замутило от отвращения, а все мое существо сосредоточилось на сильнейшем желании лягнуть его в эту большую голову, в это уродливое лицо. Разбить в кровь губы, трепетно прикоснувшиеся к моему колену, осквернившие его подобным поцелуем.
Я пытался, правда. Но он держал крепко, этот Кельвин. Он всегда держал крепко.
Он не цедил сквозь зубы грязные слова, не избивал меня и даже воспользовался смазкой, которую, как оказалось, постоянно держал при себе, приходя ко мне в комнату. Эта отвратительная мумия разложила меня на столе и раздвинула мои ноги, поцеловав внутреннюю сторону бедер, а после сообщила, что может быть немного больно. Видимо, у нас был совершенно разный порог чувствительности, потому что боль была просто невообразимая.
Он вколачивал меня в массивный дубовый стол, предварительно сложив тетрадки и учебники в аккуратную стопочку и убрав все это в сторону, а я не мог даже пошевелиться, не мог даже кричать, потому что эта сволочь добавила какую-то дрянь в мой чай, и мне оставалось лишь переживать эти нескончаемые муки самого большого позора за всю мою жизнь. Слова восхищения, его протяжные стоны - они до сих пор стоят у меня в ушах, я до сих пор не могу выкинуть их из головы.
Когда все закончилось, Кельвин навалился на меня, тяжело дыша и отдуваясь. Все его тело было влажным от испарины, а между моих ног растекалась липкая сперма. Он оделся и, тщательно вытерев стол и мои бедра, натянул на меня шорты.
Он целовал все мое тело, он плакал у моих ног, мокрых от его слез и слюны.
- Прекрасен... Ты так прекрасен! - Говорил он мне.
Он всегда говорил много. О том, какие у меня стройные ноги, о том, какая у меня тонкая талия. Какие мягкие у меня волосы, какие яркие глаза, какая нежная кожа. Теперь любой ребенок в приюте строго наказывался, если осмеливался оставить на этой самой коже хотя бы царапину - это была привилегия исключительно Барона Кельвина. И это ничтожество раз за разом наносило мне все новые повреждения, порой избивая так, что после его визитов я не мог подняться с кровати по нескольку дней.
- Моя прекрасная луна! - Восторженно шептал он, раздевая меня, с безумной улыбкой разглядывая мое тело. А по прошествии нескольких часов, когда я лежал перед ним весь истерзанный, не имея сил даже пошевелиться, он плакал, захлебываясь слюной и непрерывно повторяя:
- Вернись ко мне!.. Не оставляй меня, Сиэль! Я не хочу потерять тебя!
***
Непрекращающийся стук в дверь самым беспардонным образом отрывает меня от приготовления завтрака и, отставив в сторону соковыжималку, я иду открывать.
На пороге стоит тот самый полицейский, что вчера подобрал Сиэля и привез домой.
Предсказуемо. Хотя правоохранительные органы могли быть поактивнее, если честно.
Он тяжело дышит, черный котелок набекрень, в глазах беспокойство и растерянность. Что за непутевый инспектор.
- Мистер...
- Михаэлис.
- Михаэлис... Мне нужно поговорить с Сиэлем... Это очень срочно, я даже не знаю, как сказать...
Он порывается войти внутрь, но я преграждаю дорогу, останавливая его.
- Господин Аберлейн, Сиэль болен. Ему необходим отдых и полный покой.
- Но это касается самого Сиэля и его опекуна! Мисс Уилкс...
- Обо всем этом мы с вами можем поговорить на кухне. При условии, что вы успокоитесь и возьмете себя в руки, инспектор.
Аберлейн быстро кивает, и я отхожу в сторону, позволяя ему зайти. Принимаю его пальто и шляпу, после чего провожу на просторную кухню особняка семейства Фантомхайв. Он неуверенно оглядывает помещение, приглаживая взъерошенные волосы, и я указываю на стул.
- Пожалуйста, садитесь. Какой чай вы предпочитаете: черный или зеленый?
- Большое спасибо, я предпочту обойтись без чая.
- Я настаиваю.
Я ополаскиваю фарфоровую чашку кипятком и наливаю чай для этого недотепы, после чего сажусь напротив него.
- Зеленый чай отлично успокаивает. - Улыбаюсь я.
Аберлейн делает небольшой глоток и смотрит на меня, по-видимому, собираясь с мыслями. Наверное, думает с чего начать, подумать об этом ему просто необходимо, я понимаю. Потому что если он вновь выдаст мне тот же сумбур фраз, что и в дверях, будет достаточно сложно сделать вид, что я все понял. То есть, притвориться-то не сложно, но это будет выглядеть совершенно не естественно.
- Понимаете...
Я, в отличие от тебя, все понимаю. Все знаю. И совершенно спокоен. Так что хватит уже тянуть резину, идиот.
- Сегодня утром тела Маргарет и Аннабеллы Уилкс были найдены в пригороде Лондона.
Я молчу, напуская на себя пораженный вид - пауза для драматизма просто необходима.
- Они... Они мертвы?..
- Машина упала с обрыва. В той местности шло строительство моста, прокладывали дорогу. Возможно, они ехали в темноте и не заметили знака. Многочисленные ушибы и ожоги - случился взрыв и... Я очень сожалею, но обе женщины скончались на месте.
Он заканчивает, и в комнате повисает напряженное молчание. Я стискиваю пальцами чашку, опуская голову.
- Как это возможно? Белла...
Как это возможно - столь искусно изображать столь сильное отчаяние? У меня хорошая практика, я ведь говорил вам раньше, помните? Вот и сейчас: всего пару минут назад я был собранным, уверенным в себе человеком, а сейчас - потрясенный горем юноша, оплакивающий смерть своей любимой. Резкая перемена, согласен. Но я же не знал. Вернее, я все знал, но Аберлейн этого не знает. Ему и не обязательно.
- Мистер Михаэлис, я все понимаю... Я понимаю ваше горе, я соболезную вам, но мертвых уже не вернуть...
- Мы поругались в тот день. Они с матерью уехали, а я... Я даже представить не мог, что вижу ее в последний раз. Я не сказал ей ничего хорошего. А это был последний раз..
- Господин Михаэлис!
Аберлейн прикрикивает на меня, и я поднимаю глаза, окидывая его взглядом современного Ромео, убитого горем. Напротив, в серых глазах Аберлейна я вижу решимость и сосредоточенность, словно он наконец выловил и уцепился за самую важную нить мысли в своей черепной коробке.
- То, что произошло - несомненно большая утрата для вас. Но не только для вас.
Интересно.
- Мисс Уилкс была опекуном этого мальчика, Сиэля Фантомхайв. - Продолжает он. - Я не знаю, говорила ли она вам, но у Сиэля нет родственников. Ни единого. При подобном раскладе дел ему... Сиэлю придется отправиться в приют.
Я от этого и отталкивался, между прочим, мистер Логичность.
- Но...
- Но этого нельзя допустить, господин Михаэлис! - Перебивает меня полицейский. Вскочив с места и едва не опрокинув почти что полную чашку с уже остывшим чаем, он опирается руками о край стола, не сводя с меня решительного взгляда.
- Я видел личное дело Сиэля и...
- Это что же, входит в ваши полномочия, инспектор? - Холодно осведомляюсь я. Мысль о том, что кто-то вот так вот запросто ворошил прошлое Сиэля не вызывает у меня ничего кроме раздражения и недовольства. А этот тип полицейский – конечно же, ему не составит труда добыть нужную информацию: всего-то пошариться в архивах записей. Сам я поступил практически аналогичным образом, но это совершенно другое. Мне можно и нужно - нет, необходимо знать о Сиэле все. Он же мой. Скоро будет.
Вопрос о полномочиях Аберлейн воспринимает несколько по-своему.
- Сейчас я здесь не только потому, что мне поручили уведомить Сиэля о смерти его опекуна, это конечно тоже, но поймите, этот ребенок... Я просто не могу... Не могу даже думать о том, что он должен будет вновь жить в приюте. Когда я увидел его там - одного... Израненного, дрожащего от холода...
Он выпрямляется.
- Я не допущу, чтобы этот мальчик страдал. Я хочу помочь ему. Именно поэтому я и пришел поговорить с Сиэлем, если он...
- У Сиэля есть тот, кто позаботится о нем. - Теперь встаю я, не в силах слушать этот бред и далее. Этот... Эта полицейская ищейка - да что он вообще о себе возомнил?! Он что же, думает, я так вот просто откину фалды воображаемого фрака, шаркну ногой и, восхитившись его благородством, идущим из самой глубины справедливого и законопослушного сердца, протяну ему подарочную коробку, перевязанную ярко-синей лентой?
Эдакий приз. Подарок. Презент.
Возьмите, пожалуйста, это вам. За благородство да причтется. Подарок, правда, несколько помятый, но вы уж не обессудьте.
- Этот мальчик - все, что у меня осталось от Беллы. Как воспоминание о тех днях. Как утешение нынешних, и надежда будущих. - Вот пробило, надо же. Надеюсь, его тоже, нет?
- Воспоминание о вашей любимой. - Инспектор горько усмехается. - Для вас он только воспоминание, вы всегда будете...
- Кто же он для вас, инспектор? Мальчик, которого вы видели лишь единожды, которого знаете лишь по данным, полученным в результате тщательного потрошения служебных бумаг?
Аберлейн вздрагивает, и я едва сдерживаю победную улыбку, хотя в общем-то моя реакция глупа до невозможности. Не знаю почему, но его участие к судьбе, в скором будущем покойного Сиэля Фантомхайв, пробуждает во мне какую-то непонятную злобу, глухую и непривычную. Напротив, мне доставляет несказанное удовольствие видеть, как он теряется под моим натиском, сознавая собственную бесполезность и совершенную неуместность в поднятом им же самом вопросе.
- Что вы вообще о нем знаете? Вы знаете что-то о его мечтах? Он рассказывал вам о своих страхах? О том, какая музыка ему нравится, какой у него любимый сок?
Стоящий напротив меня мужчина молчит, а мне отвечает другой голос, от чего мои глаза на мгновение удивленно округляются, а инспектор стремительно оборачивается, едва не подскакивая на месте.
- И что с того, что ты знаешь какой мой любимый сок? Я послал тебя за ним полчаса назад, а ты тут мило беседуешь с господином инспектором. Немного проку от твоих знаний, Себастьян.
Сиэль коротко кивает растерянному Аберлейну и, неспешно подойдя к столу, садится, выжидающе смотря на меня.
- Ты все еще помнишь хоть что-то насчет моего любимого сока?
***
Укрытый одеялом, я полулежу в гостиной на диване, ожидая начала "Шерлока Холмса" - новой экранизированной версии этого знаменитого романа. Себастьян сидит рядом, тихо стучит по клавишам ноутбука, отправляя какие-то документы сотрудникам своей компании. Я украдкой смотрю на его четкий профиль, и губы сами расплываются в улыбке, стоит только вспомнить, как он шептал мне на ухо, задевая кожу губами.
- Они все умрут, обещаю. Все, кто обидел тебя. Каждый, кто сделал больно.
Его слова эхом отдаются в сознании, и я вытягиваюсь под одеялом, наслаждаясь столь приятным ощущением тепла и совершенно непривычным чувством защищенности.
У Себастьяна своеобразная манера успокаивать, правда?
Автор: [ razzmatazz ]
Дисклеймер: Яна Тобосо
Бета: Leda Lutke
Жанр: romance, angst, POV
Размер: Планируется макси
Пейринг: Себастьян/Сиэль
Рейтинг: NC-17, будет точно, но не в первых главах.
Статус: В процессе
Предупреждения: AU, OOC, секс с несовершеннолетним, насилие, жестокость. Ах да, никаких демонов и контрактов)
Размещение: Кому вообще придет в голову это размещать... Если вдруг да, то пожалуйста.
От автора: Критика приветствуется и автором воспринимается адекватно, но просьба сильно не придираться) Наличие комментариев будет радовать и сподвигать на самосовершенствование)
Посвящается: Passive Gay (Г.Н.)
Глава 8
читать дальше- Что здесь происходит?.. - Белла пораженно смотрит на нас с Сиэлем, и я делаю шаг вперед, полностью готовый опровергнуть все что угодно, и что угодно наплести.
Я протягиваю руку, собираясь дотронуться до ее лица, но она отступает назад. По ее щекам сбегают дорожки слез, покрасневшие глаза выглядят весьма зловеще из-за потекшей туши. От Беллы разом отвернулось самое дорогое: возлюбленный и косметика. Возлюбленному нужно срочно возвращаться, я так понимаю.
Подойти и успокоить, заверить что она, и только она является центром всей моей вселенной, а Сиэль так - одна из множества звезд одной из множества галактик. Иными словами, наврать.
Сказать неправду, чтобы придать произошедшему совершенно другую окраску, сплести из нитей лжи прекрасную тонкую шаль и накинуть ее на Аннабеллу: пусть смотрит на мир сквозь тонкий узор кружева, пусть думает, что все в порядке, что это просто глупое недоразумение. Пусть не замечает столь явного обмана, пусть игнорирует неизбежную боль. Почему-то я непременно должен учитывать ее чувства. И беречь. Беречь эту глупую любовь, беречь это слепое обожание, это ненужное мне сердце, которое плачущая передо мной девица так опрометчиво вытащила из украшенной розовыми стразами коробочки, передав в мое полное и безраздельное владение.
А мне, видите ли, надоело заниматься сексом с Сиэлем Фантомхайвом, лежа в одной постели с Аннабеллой Уилкс.
Надоело оглаживать гладкие ноги, представляя, что это ноги Сиэля, целовать живот, воображая, как я буду проделывать это с мальчишкой. Как заставлю выгибаться под собой от наслаждения, развратно стонать от одних лишь поцелуев, умолять о большем.
Я провожу рукой по упругой груди и немедленно возвращаюсь в реальность, осознавая, что в постели нас всего двое. А Сиэль Фантомхайв только в моих мыслях - бесплотный и едва не иллюзорный. Зато там уж он развернулся со всем возможным масштабом, оккупировав все, что только было возможно, заняв самые выгодные позиции. И делая последние толчки, резко подаваясь вперед я закрываю глаза и кончаю, создавая в голове образ того Сиэля, которого я еще ни разу не видел по-настоящему, только в своих разбушевавшихся фантазиях: совершенно открытого передо мной, с залитыми румянцем щеками и раскинутыми в стороны стройными ногами.
Хочу Сиэля полностью потерянного. Хочу Сиэля невероятно уязвимого. Хочу видеть в его глазах слепое доверие, обращенное исключительно ко мне. Такого Сиэля будет так приятно ломать, такого Сиэля будет так приятно уничтожить. А потом забыть как десятки других трупов, получить полное удовлетворение от содеянного и наконец успокоиться, не думать о прошлом.
Никогда не вспоминать.
Вот только сердце Сиэля находится в месте куда более надежном, нежели блестящая коробочка. Эдакий сундук, обмотанный бессчетным количеством железных цепей, на каждой из которых висит тяжелый замок.
А все ключи он выбросил, попробуй найти.
- Дорогая, ты все неправильно поняла.
- Вы двое... Да что же... Что такое между вами происходит?!
- Белла...
- Ответь мне!
- Любимая...
- Что ты творишь, Себастьян?!
- Бел...
- Аннабелла.
Голос Сиэля усталый, но такой властный, что мое тело мгновенно напрягается, будто через него пропустили слабый разряд электрического тока. Он смотрит на нас из-под упавших на глаза прядей волос, мокрые кончики которых оставляют прозрачные капельки на обезображенной темными пятнами синяков, коже лица. Когда я поворачиваюсь к Белле, то вижу в ее глазах боль.
- Так... На него... Убирайся! Убирайся прочь из этого дома! - Она срывается на крик, закрывая лицо руками. Стадия шока прошла, и теперь у нее началась настоящая истерика - проклятье, я вовсе не горю желанием утешать этот сгусток нервов и останавливать поток слез, но если от этого зависит...
- Себастьян остается. - Сиэль откидывает голову на бортик ванной и закрывает глаза, не удостаивая кузину даже взглядом.
- Уходишь ты. И Маргарет. Сходи вниз и сообщи ей об этом.
Глаза Беллы расширяются от изумления, и она дергается, словно собирается ударить кого-то из нас - меня или Сиэля. Будто я позволю.
- Себастьян, проводи ее вниз и проследи, чтобы дамы покинули мой особняк. - Я не могу сдержать торжественную улыбку, но тут же встречаюсь с жестким взглядом мальчишки:
- И быстрее. Вода остывает.
Вот так просто. Всего несколько фраз, и в дверях особняка семейства Фантомхайв стою не я, а плачущая Белла и ничего не понимающая Маргарет, которая только смотрит то на меня, то на свою дочь, хлопая длинными, черными, чудесными накладными ресницами.
Лицо Беллы покраснело и распухло от слез, она цепляется за мои плечи, за воротник моей рубашки и то кричит, то что-то шепчет, пытаясь разглядеть что-то в моем лице.
- Скажи, что любишь меня!.. Скажи мне это, Себастьян, скажи, как всегда говорил!..
Я отвожу ее руки и легонько толкаю на улицу, с моих губ не сходит улыбка. Сказать что люблю - я могу это сделать, безусловно. Я мог бы сказать ей много прекрасных слов, каждое из которых было бы напитано этой самой "любовью", которую она так жаждет получить от меня, вот только зачем? Каких-то десять минут назад Сиэль так удачно избавил меня от всякой необходимости врать - порой это достаточно утомительное занятие, знаете ли.
Я улыбаюсь самой нежной улыбкой, которую только способен адресовать этим двум женщинам передо мной, и берусь за ручку входной двери.
- Всего хорошего, Белла, Маргарет. Берегите себя.
***
- Открывай ротик.
Широкие ладони, белые и холеные, нажимают на подбородок, заставляя нижнюю челюсть опуститься вниз, толстые пальцы проникают меж приоткрытых губ в рот, проводя по белым влажным зубам, продвигаются дальше в теплую глубину.
- Ну же, не упрямься.
Чужие руки. Они везде.
Гладят, потирают, пощипывают. Заставляют изогнуться так, как нравятся их обладателю, тянут за волосы, подставляя свету бледное лицо, на котором явственно читается отвращение, ненависть и отчаянные попытки подавить нарастающий внутри страх.
Правда, это необычно - наблюдать разом столь сильные в своей глубине эмоции на осунувшемся детском личике, видеть, как щурятся лучистые глаза, смотря с презрением и желанием уничтожить. Некоторым это интересно - смотреть, как умирает детство. Убивать его столь грязным и извращенным способом, получать удовольствие от чужих страданий не только физическое, но и моральное.
Каждый раз все сначала.
Влажная головка касается розовых губ, и дородный мужчина, сидящий на убогой, накрытой сверху залатанным серым одеялом, кровати сильнее сжимает в руке шелковистые пряди волос, плотоядно улыбаясь.
- Ты же не думаешь, что я уйду, если ты сможешь проявить большую выдержку, чем позавчера? Или на прошлой неделе? Или... Знаешь, - Мужчина внезапно наклоняется к самому лицу мальчика, и хрипло смеется. - Твое упрямство лишь сильнее заводит меня.
Он проводит пальцами по рукам мальчика, к связанным за спиной тонким запястьям. Ребенок пытается вырваться, но все его попытки совершенно бесплодны.
- Грязный мерзавец! Ублюдок! Мразь! Ненавижу, ненавижу, ненавижу! - Выплевывает он, мотая головой, а потом сжимает губы, потому что голова уже надежно зафиксирована предвкушающим скорое удовлетворение мужчиной.
Мальчик держит рот закрытым так, что губы сжимаются в тонкую полоску. Но пальцы с силой сдавливают щеки, и когда ребенок с глухим стоном непроизвольно открывает его, туда тут же проталкивается эрегированный член, почти лишая возможности нормально дышать.
Омерзительно.
Во рту солоноватый вкус чужой плоти, губы и подбородок перепачканы собственной слюной и чужой смазкой. Толстый живот задевает лицо, нос почти утыкается в густые темные волосы в паху.
Больно.
Член упирается в самое горло, ребенку кажется, что вот еще немного, еще чуть-чуть, и он задохнется. Болит горло, болят растянутые губы, болит затекшая шея. А насильник часто дышит и стонет, быстро толкаясь вперед.
И никто не остановит это. Никто не придет. Даже если этот боров, навалившийся на него всем телом, задушит его сейчас, не будет никаких последствий и проблем. Ни у кого кроме самой жертвы.
- Давай же, сынок... Так... Да, умничка... Я уже скоро... Я уже... Сейчас...
***
- Все... Все! Все! Все!.. Все вы, умрите!.. Сдохните, подонки!..
Я подскакиваю на кровати, и тут же оказываюсь прижатым к широкой груди, крепко обнятый сильными руками.
Прохладные пальцы успокаивающе проводят по лицу: лоб, виски, щеки. Щеки... Я сглатываю, вспоминая свой сон, и тут же гоню его прочь.
Это же Себастьян. Себастьян. И я здесь, в своей комнате.
Моя комната. Раньше, для того чтобы успокоиться и вернуться в стационарное состояние реальности, мне хватало двух этих слов, описывающих окружающую меня обстановку.
Моя комната. Мой дом, в котором я вырос. Я больше не в том грязном приюте, я больше не окружен богатыми прожигателями жизни, которые в кругу своей семьи выглядят заботливыми мужьями и родителями, на работе - властными начальниками и дельными компаньонами, а тут с наслаждением кончают, вытирая перемазанный член о губы трахнутых ими детей, удовлетворив свои непонятные, ненужные потребности.
Ненужные потребности. Сочетание- то какое. А, впрочем, как еще назвать столь омерзительные действа, которые люди позволяют себе исключительно из скуки, по собственной прихоти? Я ненавижу их. Всех. Я с удовольствием раздавлю их за все пережитое мною унижение, за каждую минуту позора. Они ведь даже не люди. Они просто ошибка. То, что они сделали - ошибка. И за это придется ответить. Им всем.
Себастьян сжимает меня сильнее, обнимает крепче, потому что я сам сильнее вцепился пальцами в его плечи, смял рубашку, вдавливаю ногти в его кожу сквозь светлую ткань.
Я судорожно вдыхаю и тут же захожусь кашлем - надрывным, раздирающим горло и отдающимся в голове тупой болью. Как будто кто-то бьет по ней, но это же не так. Никто меня не бьет, больше не бьет. Себастьян гладит мои волосы, целует куда-то за ухо, говорит, что все хорошо.
- Это кошмар. Это не по-настоящему.
Все по-настоящему, Себастьян.
- Уже прошло. Закончилось. А сейчас все хорошо. У тебя скоро всегда будет все хорошо.
Он шепчет мне на ухо какие-то слова - тихие настолько, что я еле могу разобрать их. Но я разбираю. И успокаиваюсь. Сразу.
Раньше я успокаивался потому что понимал что выбрался оттуда, из того места, что мне больше не придется терпеть весь тот кошмар и грязь. Сейчас меня успокаивает не это.
Себастьян.
Руки Себастьяна, его низкий голос, исходящее от него тепло. Даже если оно обманчиво, мне все равно приятно ощущать его, пусть это и неправда, но хотя бы сейчас я могу позволить себе отключить ту часть сознания, которая отвечает за здравомыслие, и представить что забота, которой он окутывает меня, настоящая. Хоть немного.
Когда я вернусь к своему нормальному состоянию, я забуду, правда. Просто сейчас мне это нужно. Ненадолго.
- Ничего... Это все...
У меня не получается закончить фразу и я снова кашляю. Я, кажется, знаю что это - пневмония. Ненавижу. Я болел ей только однажды, но это было действительно ужасно, и сейчас все, похоже, к тому и идет.
- Ты куда это... Собрался...
Себастьян выпускает меня из своих объятий и встает с кровати. Мне совсем не хочется, чтобы пружинистый матрац возвращался в изначальное положение, избавляясь от веса его тела, мне совсем не хочется, чтобы он уходил.
- Я сейчас вернусь, Сиэль. Только возьму телефон.
- Зачем?..
- Нужно вызвать врача.
- Какого... Врача! Я не... Не хочу... врача... Я не...
Я задыхаюсь, не в силах остановиться, кашляю так, что болит не только голова но уже и живот.
- Лучше принеси мне воды... - Выдавливаю наконец я более связную фразу, и Себастьян тут же идет на кухню, держа у уха телефон. Звонит все-таки, вот же...
Колющая боль в груди при очередном приступе кашля заставляет пересмотреть свое возмущение. Я подаюсь вперед и закрываю рот ладонями, пытаясь сдержать рвотные позывы. Меня сейчас стошнит. Прямо в постели.
Перспектива не из приятных, поэтому я быстро откидываю в сторону одеяла и, сморщившись от боли во всем теле, свешиваю ноги вниз, намереваясь встать с кровати. Конечно же, Себастьян возвращается именно в этот момент.
- Куда ты? Тебе нужно лежать, если ты что-то хочешь, скажи мне, я принесу...
- Мне...
"Мне нужно в уборную" хочу сказать я ему, но у меня ни черта не получается. Я мысленно отмечаю, что рубашка Себастьяна очень красивая. И без сомнения, дорогая. И сейчас меня стошнит второй раз за день, причем прямиком на этот шедевр дизайнерской мысли.
А потом правую часть груди словно пронзают десятки игл. Я чувствую, что задыхаюсь и хватаю воздух ртом, пытаясь обеспечить организм необходимой ему порцией кислорода. Глаза застилает жаркой пеленой, до моих ушей, словно со стороны, доносятся какие-то странные звуки. Это Себастьян?.. Что он там бормочет, неужели нельзя говорить разборчивей...
Он оглаживает мои плечи, легонько трясет, снова говорит что-то.
А я словно куда-то проваливаюсь.
***
Врач приехал быстро. Деловито раскрыл небольшой чемоданчик и аккуратно разложил на прикроватном столике уйму всяких инструментов и пузырьков с лекарствами.
- Я попрошу приподнять мальчику рубашку. - Он посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на Себастьяна. Тот медленно кивнул:
- Я сам.
Это было просто ужасно - голой кожей чувствовать чьи-то уверенные прикосновения, пусть даже и совершенно лишенные похоти и желания, пусть даже чисто профессиональные. Я смотрел в глаза Себастьяна, пытаясь найти в них для себя что-то, чтобы успокоиться, хотя бы просто отвлечься. Знаете, иногда самые незначительные детали могут помочь направить поток какого-то зарождающегося страха, чувства загнанности и потерянности в совершенно другую сторону. Мимо вас, мимо вашего сознания. Это может быть что угодно - случайная искорка, которая отвлекает все внимание на себя, пусть даже она и несравнимо мала и несущественна в сравнении с восходящим солнцем. Может, осознание того, что она исчезнет так же быстро, как и появится, заставляет заострить на ней внимание, а потом вы смотрите - уже нет, ничего нет. Остались лишь воспоминания, лишь мысли. О чем-то... О чем? Вы, может, уже и не вспомните, а ведь это "что-то" прекрасно справилось со своей задачей.
Но Себастьян смотрел так, словно я был отвратительным слизняком или влажной скользкой лягушкой, возникшей как призрак прошлых лет, напоминающий о школьных уроках биологии и препарировании.
Прекрасно отвлекало от всех тех иллюзий, что я так опрометчиво позволил себе сформировать на его счет, впрочем.
Взгляд упал вниз, на мою же обнаженную грудь, и я лишь усмехнулся: чего еще можно ожидать от Себастьяна, от любого другого человека, вынужденного лицезреть подобное тело? Темные синяки, кровоподтеки, местами маленькие ранки - все это совершенно не украшало, эстетикой здесь и не пахло. А я еще помнил свое лицо - вволю налюбовался им в ванной.
Они хорошо постарались, ничего не скажешь.
- У него пневмония. - Доктор резким движением сдернул с носа круглые очки, и обернулся к Себастьяну. - Сейчас я дам ему лекарства, после чего попрошу вас выйти со мной в другую комнату - мне надо обсудить с вами кое-что.
Не трудно догадаться что именно. Наверняка, будет выпытывать у Себастьяна, откуда у меня все эти порезы, и рассказывать что, сколько и кому грозит за жестокое обращение с детьми. Как же все глупо.
***
- Этот ребенок - вы его отец? Дядя, брат? Вы его опекун? - Стоящий передо мной пожилой мужчина с густой шевелюрой седых волос, меряет меня возмущенным взглядом, и я качаю головой.
- Нет. Я жених дочери опекуна. Самого опекуна на данный момент нет в доме.
- В таком случае, мне необходимо связаться с опекуном и правоохранительными органами. - Безапелляционно заявляет он. - Мальчик жестоко избит, и это нельзя оставить просто так.
- Уважаемый. - Я говорю предельно спокойно, хотя все внутри меня напряжено до предела. - Ни я, ни опекун этого мальчика не являемся причиной всех этих травм. Он уже все рассказал - его избили ребята из школы, и он провел несколько часов на морозе. Я прекрасно понимаю, что нельзя оставить эту ситуацию просто так, потому и вызвал вас.
- Я все же настаиваю на то, чтобы пригласить сюда полицию и...
- Да что вы за врач, черт возьми!!
Мужчина пораженно смотрит на меня, тяжело дышит, держась за ту мою руку, которой я схватил его за ворот пальто и приложил о стенку. Как же он меня злит. Если бы не профессиональные знания, коими я в отличие от него не обладаю, так бы и размозжил эту голову о стену. Не привыкать.
- Он же болен! Вы сами сказали, что ему необходим покой и хорошее лечение! - Цежу я сквозь зубы, засовывая руку в карман. - Вы выписали этот чертов рецепт, оставили лекарства и рекомендации по уходу, а сейчас заявляете, что хотите чтобы сюда нагрянула полиция и устроила ему допрос с пристрастием и краткий курс промывки мозгов на тему плохой родитель - хороший родитель? Все это он знает и без вас, поверьте!
Я отпускаю притихшего врача и протягиваю ему деньги, которые он быстро берет с видом оскорбленного достоинства, уязвленный в лучших побуждениях.
- Вы... Ваше поведение - просто возмутительно!..
- Можете обращаться в полицию столько, сколько посчитаете нужным. Только будьте добры, сделайте это через те несколько дней, которые, по вашим же словам, необходимы чтобы он начал выздоравливать.
***
- Ты не говорил, что уже болел пневмонией.
- Ты не спрашивал, вот я и не говорил.
Глаза словно налиты свинцом, и мне хочется лишь одного - спать. Снова, да.
- Даже если бы ты знал... Какая тебе разница. - Бормочу я еле слышно. Но Себастьян разбирает. Прохладная ладонь ложится на мой лоб и, открыв глаза, я вижу перед собой сосредоточенное лицо Себастьяна.
- Я не хочу потерять тебя, Сиэль.
На мгновение, улыбка трогает мои губы, но тут же преображается в гадливую гримасу. Я часто слышал эти слова.
***
Барон Кельвин - так его называл управляющий, так он звал сам себя, когда приходил в приют.
Он был сумасшедшим, совершенно выжившим из ума человеком. Не человеком - жалкой, омерзительной пародией.
Барон Кельвин являлся самым щедрым "благотворителем" этого заведения, где "бедные, отринутые судьбой и родителями дети могли найти тепло, покой и пристанище". Приют Святой Вирджинии - так оно называлось. Однако лично меня терзали серьезные подозрения касательно того, насколько обрадовала бы эту праведницу подобное прославление ее имени, будь она жива. Если что-то и нашло здесь свое пристанище, так это похоть обрюзгших жирных банкиров, которые с многозначительной улыбкой вынимали из толстого кошелька деньги и спонсировали приют, зная, что необиженный средствами его владелец всегда найдет правильный способ отблагодарить их, и подскажет неопытным - пока, детишкам, как это сделать.
Барон Кельвин появился на третий год моего пребывания в приюте, и стал самым частым его посетителем.
Весь в шрамах и бинтах от многочисленных пластических операций, он приходил в приют и собирал вокруг себя самых красивых детей. Они окружали его шумной стайкой, угодливо улыбались и мило краснели, тем не менее позволяя трогать и гладить себя везде, где ему хотелось - девочки за дорогие ленты, кукол и красивую одежду, мальчики - за плееры и игровые приставки.
В то время меня часто били, и я подолгу отлеживался, ожидая, пока утихнет боль в вывихнутых руках, пока заживут разбитые колени, а с лица можно будет снять небольшие белые повязки, под которыми неизменно были свежие ссадины и синяки. Воспитатели и не думали показывать меня Кельвину - столь тонкому ценителю красоты, и я даже не понимал, как мне везло.
А потом он увидел меня - к несчастью, я выглядел вполне сносно в тот день.
Я зашел в зал, где это чудовище сидело в просторном кресле. На одном колене у него сидела раскрасневшаяся Эмили, на другом Макс. Макс недовольно вскрикнул, потому что завидев меня, Кельвин резко спихнул его на пол и, вытянув вперед руку, поманил меня к себе толстым узловатым пальцем.
- Иди сюда, мальчик. - Сказал он странным, отчего-то дрожащим голосом. Конечно же, я даже не подумал сдвинуться с места, ну вот еще. Мистер Джонс, находящийся в комнате воспитатель, уже занес было руку, чтобы отвесить мне затрещину за столь непочтительное поведение, а эта туша, Кельвин, неожиданно подорвалась ко мне и, шмякнувшись на колени, обняла мои ноги.
- Моя луна! - Простонал он в экстазе, и меня замутило от отвращения, а все мое существо сосредоточилось на сильнейшем желании лягнуть его в эту большую голову, в это уродливое лицо. Разбить в кровь губы, трепетно прикоснувшиеся к моему колену, осквернившие его подобным поцелуем.
Я пытался, правда. Но он держал крепко, этот Кельвин. Он всегда держал крепко.
Он не цедил сквозь зубы грязные слова, не избивал меня и даже воспользовался смазкой, которую, как оказалось, постоянно держал при себе, приходя ко мне в комнату. Эта отвратительная мумия разложила меня на столе и раздвинула мои ноги, поцеловав внутреннюю сторону бедер, а после сообщила, что может быть немного больно. Видимо, у нас был совершенно разный порог чувствительности, потому что боль была просто невообразимая.
Он вколачивал меня в массивный дубовый стол, предварительно сложив тетрадки и учебники в аккуратную стопочку и убрав все это в сторону, а я не мог даже пошевелиться, не мог даже кричать, потому что эта сволочь добавила какую-то дрянь в мой чай, и мне оставалось лишь переживать эти нескончаемые муки самого большого позора за всю мою жизнь. Слова восхищения, его протяжные стоны - они до сих пор стоят у меня в ушах, я до сих пор не могу выкинуть их из головы.
Когда все закончилось, Кельвин навалился на меня, тяжело дыша и отдуваясь. Все его тело было влажным от испарины, а между моих ног растекалась липкая сперма. Он оделся и, тщательно вытерев стол и мои бедра, натянул на меня шорты.
Он целовал все мое тело, он плакал у моих ног, мокрых от его слез и слюны.
- Прекрасен... Ты так прекрасен! - Говорил он мне.
Он всегда говорил много. О том, какие у меня стройные ноги, о том, какая у меня тонкая талия. Какие мягкие у меня волосы, какие яркие глаза, какая нежная кожа. Теперь любой ребенок в приюте строго наказывался, если осмеливался оставить на этой самой коже хотя бы царапину - это была привилегия исключительно Барона Кельвина. И это ничтожество раз за разом наносило мне все новые повреждения, порой избивая так, что после его визитов я не мог подняться с кровати по нескольку дней.
- Моя прекрасная луна! - Восторженно шептал он, раздевая меня, с безумной улыбкой разглядывая мое тело. А по прошествии нескольких часов, когда я лежал перед ним весь истерзанный, не имея сил даже пошевелиться, он плакал, захлебываясь слюной и непрерывно повторяя:
- Вернись ко мне!.. Не оставляй меня, Сиэль! Я не хочу потерять тебя!
***
Непрекращающийся стук в дверь самым беспардонным образом отрывает меня от приготовления завтрака и, отставив в сторону соковыжималку, я иду открывать.
На пороге стоит тот самый полицейский, что вчера подобрал Сиэля и привез домой.
Предсказуемо. Хотя правоохранительные органы могли быть поактивнее, если честно.
Он тяжело дышит, черный котелок набекрень, в глазах беспокойство и растерянность. Что за непутевый инспектор.
- Мистер...
- Михаэлис.
- Михаэлис... Мне нужно поговорить с Сиэлем... Это очень срочно, я даже не знаю, как сказать...
Он порывается войти внутрь, но я преграждаю дорогу, останавливая его.
- Господин Аберлейн, Сиэль болен. Ему необходим отдых и полный покой.
- Но это касается самого Сиэля и его опекуна! Мисс Уилкс...
- Обо всем этом мы с вами можем поговорить на кухне. При условии, что вы успокоитесь и возьмете себя в руки, инспектор.
Аберлейн быстро кивает, и я отхожу в сторону, позволяя ему зайти. Принимаю его пальто и шляпу, после чего провожу на просторную кухню особняка семейства Фантомхайв. Он неуверенно оглядывает помещение, приглаживая взъерошенные волосы, и я указываю на стул.
- Пожалуйста, садитесь. Какой чай вы предпочитаете: черный или зеленый?
- Большое спасибо, я предпочту обойтись без чая.
- Я настаиваю.
Я ополаскиваю фарфоровую чашку кипятком и наливаю чай для этого недотепы, после чего сажусь напротив него.
- Зеленый чай отлично успокаивает. - Улыбаюсь я.
Аберлейн делает небольшой глоток и смотрит на меня, по-видимому, собираясь с мыслями. Наверное, думает с чего начать, подумать об этом ему просто необходимо, я понимаю. Потому что если он вновь выдаст мне тот же сумбур фраз, что и в дверях, будет достаточно сложно сделать вид, что я все понял. То есть, притвориться-то не сложно, но это будет выглядеть совершенно не естественно.
- Понимаете...
Я, в отличие от тебя, все понимаю. Все знаю. И совершенно спокоен. Так что хватит уже тянуть резину, идиот.
- Сегодня утром тела Маргарет и Аннабеллы Уилкс были найдены в пригороде Лондона.
Я молчу, напуская на себя пораженный вид - пауза для драматизма просто необходима.
- Они... Они мертвы?..
- Машина упала с обрыва. В той местности шло строительство моста, прокладывали дорогу. Возможно, они ехали в темноте и не заметили знака. Многочисленные ушибы и ожоги - случился взрыв и... Я очень сожалею, но обе женщины скончались на месте.
Он заканчивает, и в комнате повисает напряженное молчание. Я стискиваю пальцами чашку, опуская голову.
- Как это возможно? Белла...
Как это возможно - столь искусно изображать столь сильное отчаяние? У меня хорошая практика, я ведь говорил вам раньше, помните? Вот и сейчас: всего пару минут назад я был собранным, уверенным в себе человеком, а сейчас - потрясенный горем юноша, оплакивающий смерть своей любимой. Резкая перемена, согласен. Но я же не знал. Вернее, я все знал, но Аберлейн этого не знает. Ему и не обязательно.
- Мистер Михаэлис, я все понимаю... Я понимаю ваше горе, я соболезную вам, но мертвых уже не вернуть...
- Мы поругались в тот день. Они с матерью уехали, а я... Я даже представить не мог, что вижу ее в последний раз. Я не сказал ей ничего хорошего. А это был последний раз..
- Господин Михаэлис!
Аберлейн прикрикивает на меня, и я поднимаю глаза, окидывая его взглядом современного Ромео, убитого горем. Напротив, в серых глазах Аберлейна я вижу решимость и сосредоточенность, словно он наконец выловил и уцепился за самую важную нить мысли в своей черепной коробке.
- То, что произошло - несомненно большая утрата для вас. Но не только для вас.
Интересно.
- Мисс Уилкс была опекуном этого мальчика, Сиэля Фантомхайв. - Продолжает он. - Я не знаю, говорила ли она вам, но у Сиэля нет родственников. Ни единого. При подобном раскладе дел ему... Сиэлю придется отправиться в приют.
Я от этого и отталкивался, между прочим, мистер Логичность.
- Но...
- Но этого нельзя допустить, господин Михаэлис! - Перебивает меня полицейский. Вскочив с места и едва не опрокинув почти что полную чашку с уже остывшим чаем, он опирается руками о край стола, не сводя с меня решительного взгляда.
- Я видел личное дело Сиэля и...
- Это что же, входит в ваши полномочия, инспектор? - Холодно осведомляюсь я. Мысль о том, что кто-то вот так вот запросто ворошил прошлое Сиэля не вызывает у меня ничего кроме раздражения и недовольства. А этот тип полицейский – конечно же, ему не составит труда добыть нужную информацию: всего-то пошариться в архивах записей. Сам я поступил практически аналогичным образом, но это совершенно другое. Мне можно и нужно - нет, необходимо знать о Сиэле все. Он же мой. Скоро будет.
Вопрос о полномочиях Аберлейн воспринимает несколько по-своему.
- Сейчас я здесь не только потому, что мне поручили уведомить Сиэля о смерти его опекуна, это конечно тоже, но поймите, этот ребенок... Я просто не могу... Не могу даже думать о том, что он должен будет вновь жить в приюте. Когда я увидел его там - одного... Израненного, дрожащего от холода...
Он выпрямляется.
- Я не допущу, чтобы этот мальчик страдал. Я хочу помочь ему. Именно поэтому я и пришел поговорить с Сиэлем, если он...
- У Сиэля есть тот, кто позаботится о нем. - Теперь встаю я, не в силах слушать этот бред и далее. Этот... Эта полицейская ищейка - да что он вообще о себе возомнил?! Он что же, думает, я так вот просто откину фалды воображаемого фрака, шаркну ногой и, восхитившись его благородством, идущим из самой глубины справедливого и законопослушного сердца, протяну ему подарочную коробку, перевязанную ярко-синей лентой?
Эдакий приз. Подарок. Презент.
Возьмите, пожалуйста, это вам. За благородство да причтется. Подарок, правда, несколько помятый, но вы уж не обессудьте.
- Этот мальчик - все, что у меня осталось от Беллы. Как воспоминание о тех днях. Как утешение нынешних, и надежда будущих. - Вот пробило, надо же. Надеюсь, его тоже, нет?
- Воспоминание о вашей любимой. - Инспектор горько усмехается. - Для вас он только воспоминание, вы всегда будете...
- Кто же он для вас, инспектор? Мальчик, которого вы видели лишь единожды, которого знаете лишь по данным, полученным в результате тщательного потрошения служебных бумаг?
Аберлейн вздрагивает, и я едва сдерживаю победную улыбку, хотя в общем-то моя реакция глупа до невозможности. Не знаю почему, но его участие к судьбе, в скором будущем покойного Сиэля Фантомхайв, пробуждает во мне какую-то непонятную злобу, глухую и непривычную. Напротив, мне доставляет несказанное удовольствие видеть, как он теряется под моим натиском, сознавая собственную бесполезность и совершенную неуместность в поднятом им же самом вопросе.
- Что вы вообще о нем знаете? Вы знаете что-то о его мечтах? Он рассказывал вам о своих страхах? О том, какая музыка ему нравится, какой у него любимый сок?
Стоящий напротив меня мужчина молчит, а мне отвечает другой голос, от чего мои глаза на мгновение удивленно округляются, а инспектор стремительно оборачивается, едва не подскакивая на месте.
- И что с того, что ты знаешь какой мой любимый сок? Я послал тебя за ним полчаса назад, а ты тут мило беседуешь с господином инспектором. Немного проку от твоих знаний, Себастьян.
Сиэль коротко кивает растерянному Аберлейну и, неспешно подойдя к столу, садится, выжидающе смотря на меня.
- Ты все еще помнишь хоть что-то насчет моего любимого сока?
***
Укрытый одеялом, я полулежу в гостиной на диване, ожидая начала "Шерлока Холмса" - новой экранизированной версии этого знаменитого романа. Себастьян сидит рядом, тихо стучит по клавишам ноутбука, отправляя какие-то документы сотрудникам своей компании. Я украдкой смотрю на его четкий профиль, и губы сами расплываются в улыбке, стоит только вспомнить, как он шептал мне на ухо, задевая кожу губами.
- Они все умрут, обещаю. Все, кто обидел тебя. Каждый, кто сделал больно.
Его слова эхом отдаются в сознании, и я вытягиваюсь под одеялом, наслаждаясь столь приятным ощущением тепла и совершенно непривычным чувством защищенности.
У Себастьяна своеобразная манера успокаивать, правда?
@темы: Фикрайтеровское, End Of The Beginning, Kuroshitsuji, Себастьян/Сиэль
Очень порадовало глава! Смерть родственичков вообще вознесла в экстаз!!! А Слова Себы в конце...я умир от счастья...
Жду продолжения!
Замечательное развитие событий! Спасибо автору!
Ждем продолжения!! =)
Кстати, эти слова Себастьян сказал еще когда Сиэля успокаивал после его кошмара))
Нет, я не обижаюсь на критику. Но видимо, я просто слепой и не вижу их.
печенюшки и пара тапок
А ещё я теперь буду называть тебя "моя луна")))
И это тоже будет, дитя мое. Все будет)))
Сюжет, кстати, тоже очень интересен. Вся эта история с педофилией и бароном Келвином очень живо описана, словно, сам был там и все это видел.
Очень нравятся комментарии Себастьяна относительно слов и действий других героев. Просто великолепно.
Тут я возможно скажу нечто удивительное, но, памятуя о приемах небезызвестного автора, о влиянии на тебя которого я уже упоминала, могу сказать, что у тебя это выглядит даже лучше - живее, насыщеннее, интереснее. Вот. Не думала, что когда-либо это скажу, правда.
Одним словом, твой талант виден невооруженным глазом. Так же, как и труд беты.
Leda Lutke , нашла одну неисправленную опечатку
в остальном - отлично справляетесь!
Единственная претензия относительно сюжета - избавление от двух дамочек произошло слишком быстро, я бы убирала их постепенно. Но, на все воля автора)
большое спасибо! я получила удовольствие!
О, комментарии Себастьяна! Ну он же у нас весь такой... Себастьян. Так я его и вижу- тем более в АУ.
А то что ты сказала- спасибо, конечно, но вот с этим я никогда не соглашусь) и я в шоке, да)
Бета просто чудесная. Не нарадуюсь. А ошибку *о, мои глаза! Какое предложение- это я написала?!* завтра исправлю, сейчас с телефона зашла- неудобно. Спасибо за внимательность.
Ох, дамочки... Должно быть, и правда рано убрала- как-то все отметили. Но ничего, на ошибках учатся) буду совершенствоваться)
И тебе спасибо за столь развернутый коммент)
а мне-то как приятно видеть, что с каждым разом ты выдаешь проды все лучше. Я давненько не видела настолько стремительного роста
соглашайся, со стороны видней! К тому же, у меня есть возможность сравнить).
забыла отметить:
- Что вы вообще о нем знаете? Вы знаете что-то о его мечтах? Он рассказывал вам о своих страхах? О том, какая музыка ему нравится, какой у него любимый сок? Стоящий напротив меня мужчина молчит, а мне отвечает другой голос, от чего мои глаза на мгновение удивленно округляются, а инспектор стремительно оборачивается, едва не подскакивая на месте. - И что с того, что ты знаешь какой мой любимый сок? Я послал тебя за ним полчаса назад, а ты тут мило беседуешь с господином инспектором. Немного проку от твоих знаний, Себастьян. Сиэль коротко кивает растерянному Аберлейну и, неспешно подойдя к столу, садится, выжидающе смотря на меня. - Ты все еще помнишь хоть что-то насчет моего любимого сока?
я просто апплодирую
Одним словом, сплошные восторги и ничего кроме. Особенно, учитывая, что это первый фик, так вообще...))).
Про дамочек - да, все придет с опытом).
Но если критика адекватна, если читатель говорит действительно дельные вещи, я всегда-всегда стараюсь прислушаться. Так что комментарии в этом отношении очень помогают, по-правде говоря) и критика только приветствуется.
я обычно выражаю свои мысли как есть.
да, насчет комментариев все верно). так и надо.
*я сейчас, между прочим тожe пишу комментарий) не я одна постаралась-то :-Р*
да не, я-то чего. я ничего)
Скромный Ян Сергеич))
а что с компом, по-прежнему не работает?
Вот и сейчас- хотела отбетить тебе в тему, написала большой коммент, а телефон вылетел из нета(... Так что я завтра утром, перед универом скажу что хотела)
С нетерпением буду ждать следующую главу) Спасибо, что пишите)