- Эй, зачем ты носишься с трупом? - Не слушай их, любовь моя! Пойдем, я покажу тебе Венецию...(с)
Ну вот, у меня наконец-то появилась бета) Работящая и приятная в общении)) Просто счастье- а то я уже всех задрала этими ошибками, да и меня задрали, если уж по-честному ХД
Так что заливаю заново все четыре главы.
Название: End Of The Beginning
Автор: Hideki aka Ciel
Дисклеймер: Яна Тобосо
Бета: Leda Lutke
Жанр: romance, angst, POV
Размер: Планируется макси
Пейринг: Себастьян/Сиэль
Рейтинг: NC-17, будет точно, но не в первых главах.
Статус: В процессе
Предупреждения: AU, OOC, секс с несовершеннолетним, насилие, жестокость. Ах да, никаких демонов и контрактов)
Размещение: Кому вообще придет в голову это размещать... Если вдруг да, то пожалуйста.
От автора: Критика приветствуется и автором воспринимается адекватно, но просьба сильно не придираться) Наличие комментариев будет радовать и сподвигать на самосовершенствование)
Посвящается: Гашимовой Назрин
читать дальшеГлава 1
Утро было вполне заурядным и предсказуемым: такое же серое и отвратительное как вчера, позавчера, пять дней назад и вообще, последние два года, в течение которых Сиэль Фантомхайв исправно тратил определенную часть отпущенного ему земного времени, посещая пресловутое учебное заведение, именуемое школой. Обычное утро среднестатистического подростка, исключая каникулы и выходные, на протяжении которых пытка в виде раннего пробуждения и все вытекающие из нее последствия, вроде ворчания и отражающегося в зеркале ванной комнаты заспанного лица, милостиво отменялась.
Сиэль ненавидел утро. Не ту его часть, когда серое небо окрашивалось розовыми из-за восходящего солнца облаками, а ту, что была ранее, когда он еще не выбрался не только из дома, но даже из мягкой, согретой за ночь теплом его тела, постели.
Кошмар начинался со звоном будильника: адская машинка оповещала о начале нового дня самым громким и отвратительным трезвоном, который не поленился выбрать для нее Сиэль. Дотянувшись рукой и зло шмякнув по дребезжащему будильнику, Сиэль садился в кровати, откинувшись на мягкие подушки, минут пятнадцать смотрел перед собой угрюмым взглядом, медленно приходя в себя. В ванной мальчик долго умывался холодной водой, чистил зубы и, тщательно вытершись полотенцем, шел обратно в свою комнату - одеваться. За окном холодно, темно и мрачно, настроение полностью соответствует подобному состоянию погоды. Сиэль знает, что это временно, и когда он выйдет на улицу, будет уже светло и, возможно, даже потеплеет, но знание этого бодрости не прибавляет.
Сиэль всегда готовит форму с вечера, сразу после того как соберет школьную сумку. Он никогда не завтракает и, уходя из дома, тщательно запирает дверь на три замка, поворачивая ключ на все два оборота. Маргарет проснется не раньше двенадцати, а будить ее самому у мальчика нет ни малейшего желания.
Дорога в школу занимает минут двадцать-тридцать, добирается Сиэль на школьном автобусе, остановка которого находится совсем недалеко от дома. Пожалуй, эти минуты можно назвать приятными: Сиэлю нравится смотреть в большое окно на проплывавшие мимо дома, парк, открывающиеся магазины, спешащих на работу людей, на таких же, как и он сам, невыспавшихся школьников. Если бы он был там, в гуще событий пробуждающихся улиц то, наверное, вся эта утренняя суета показалось бы жутко раздражающей. Но через стекло окна все выглядит каким-то приглушенным, каким-то успокаивающим.
***
Поднимаясь по ступенькам лестницы одной из самых престижных школ Лодона, Сиэль раздраженно закатил глаза: у входа в холл стояли, глупо ухмыляясь, двое мальчишек, с которыми он ходил на занятия. Том Гилберт и Дик Майлз - оба здоровенные и выше Сиэля по крайней мере на голову. Приятели явно поджидали его, однако лицо Сиэля не выражало ровным счетом никаких эмоций, когда он прошел мимо них по направлению к лестнице.
- Доброе утро, Фантомхайв, - едва мальчик поднялся на четвертый этаж и протянул руку к замку своего шкафчика, как на его плечо, опустилась рука Тома и крепко сжала. Резко развернув Сиэля, Гилберт впечатал хрупкое тело в металлическую дверцу шкафа, отчего по коридору прокатился противный дребезжащий звук, а несколько учеников, достающих с верхних полок свои учебники, спешно очистили пространство, сопровождаемые далеким от цензуры напутствием Дика.
- Мы имели весьма содержательный разговор вчера. - Перед глазами Сиэля возникла слащавая улыбка Тома, улыбка, которой мальчик, несомненно, предпочел бы самый свирепый оскал. Вторая рука Гилберта грубо толкнула Сиэля в живот, а затем переместилась на уровень лица. Откинув со лба Сиэля пряди мягких, темно-пепельного цвета волос, Гилберт с удовольствием осмотрел потемневшие синяки и несколько ссадин на белом чистом лбу и щеке мальчика - несомненно, последствия вчерашней "беседы".
Месяцы упорных, изнуряющих тренировок в тренажерном зале для Майлза и Гилберта не прошли даром. Приобретенная мышечная масса вызывала чувство зависти сверстников, восхищение одноклассниц, а также неуклонно поднимала уровень самооценки, что было довольно приятным дополнением к врожденному самолюбию мальчиков. Это было приятно, а походы в тренажерный зал были вовсе не таким утомительным занятием, как могло показаться на первый взгляд. Гораздо меньше удовольствия вызывала ежедневная обязанность выполнять кипу домашней работы, требуемой в школе, и необходимость напрягать извилины и борозды такого немаловажного органа человеческого тела, как головной мозг. Мозг их с этим не справлялся, а новоприобретенная мускулатура решительно протестовала против бездействия в подобной ситуации. Идея выбить решения сложных примеров из лучшего ученика класса казалась куда более простой и перспективной, нежели попытаться выбить их из собственной головы. По крайне мере, на первый взгляд. И уж конечно, подростки даже не ожидали, что это окажется настолько сложным, что начнет раздражать. Изо дня в день Сиэль терпел побои, решительно отказываясь взять на себя возлагаемые со стороны отстающих учеников обязанности. Он либо не брал тетради вообще, либо приносил их пустыми, после чего все повторялось по новой. Как, например, вчера.
Лицо Сиэля перекосилось, и Том мог поклясться, что это произошло вовсе не потому что он задел его свежие синяки, или оставил новые, яростно сдавив тонкое плечо. В ярко-синих глазах мальчика явственно читалось отвращение, и это было тем, что Гилберт люто ненавидел в нем.
Фантомхайв был слабаком. Дохлый парнишка, в котором было полтора метра роста и каких-то тридцать три килограмма, включающих в себя вес этой безупречной кожи и костей. Том ненавидел его. Фантомхайв всего на год младше его самого, на год младше Дика, ему столько же, сколько тому дохлому французу Мишель, который был, пожалуй, еще более жалким, чем Сиэль, но который записался на футбол и взял пару уроков бокса. А этот…
Том со злостью оглядел белую кожу и тонкие запястья Сиэля. Настолько миниатюрный, что даже девчонки из класса покажутся грубоватыми на его фоне. И этот гладкий лоб и бархатистая кожа... У Мишеля были прыщи.
- Не тронь меня. - Сиэль презрительно процедил эти слова сквозь зубы, выбросив вперед сжатые в кулаки руки. Том подался назад, наигранно вскрикнув, и тут же захохотал, закинув руки за голову, и обернулся к стоящему в стороне Дику, который мерял Сиэля мрачным взглядом.
- Как прикажете, мой Лорд! - артистично прижав правую руку к сердцу, Том низко поклонился Сиэлю, замечая, как рука мальчика скрывается в широком отделении школьной сумки. Вариантов лишь два: в первом случае, Сиэль вновь проигнорировал их угрозы, и результатом невыполненного за него с Диком домашнего задания будут очередные синяки, ушибы и ссадины, на которые Сиэль никогда никому не пожалуется. Второй вариант, который предполагает попранную гордость и уязвленное самолюбие мальчишки вкупе с написанным сочинением по английской литературе, Тому нравился гораздо больше. Тем более, второй вариант вовсе не исключал последствий первого, отнюдь. А кто говорил, что будет легко, а, Фантомхайв?
Изящная рука вынула две толстые тетради и, брезгливо поморщившись, Сиэль отшвырнул их к ногам Тома. Как будто это было что-то грязное, как будто...
- Ах ты мразь! - Не выдержал Гилберт, и в следующую секунду Сиэль пошатнулся, получив сильную затрещину. Быстро выпрямившись, он дерзко взглянул в перекосившееся от злости лицо Гилберта, сознавая, что одним ударом дело не обойдется, но неожиданно Дик перехватил руку приятеля.
- Смотри. - Криво улыбаясь, Майлз потряс перед лицом Тома его тетрадью, страницы которой были густо исписаны аккуратным почерком. Том торжествующе улыбнулся, а затем рассмеялся, оборачиваясь к Фантомхайву. Подойдя к мальчику вплотную, он схватил его за ворот белоснежной рубашки, притягивая к себе и приподнимая над полом так, чтобы их глаза были на одном уровне.
Этот взгляд... Такой же надменный как всегда. Надменный, холодный, заставляющий чувствовать себя полным ничтожеством перед этим... Этим ничтожеством! Да кто он вообще такой, этот Фантомхайв?! Напыщенный, ничего из себя не представляющий беспризорник, по какой-то непонятной причине родившийся аристократом. В школе ходили слухи, что род Фантомхайвов был знаменит еще в девятнадцатом веке, был приближен к королеве, выполнял ее непосредственные, никому не афишируемые приказы, и был в большом почете при дворе. Том сначала думал, что это просто глупые домыслы каких-нибудь впечатлительных дурочек, но даже отец подтвердил это, когда он упомянул дома о фамилии Сиэля. А отец у Тома по образованию историк.
Девятнадцатый век. На дворе двадцать первый. И все заслуги этого "семейства" давным-давно остались в прошлом. Может пра-прадед, прадед, дед и даже отец Сиэля и были аристократами в прямом смысле этого слова, но к нему самому это определение можно отнести с большой натяжкой. Том фыркнул, подумав о том, в каком положении находится сейчас Сиэль, несмотря на свое генеалогическое древо, и на смену злости и раздражению, пришло мрачное удовлетворение. Он вспомнил о выполненной домашней работе, и повеселел еще больше - процесс все же пошел.
- Я вам очень признателен, любезнейший, за оказанную помощь, и согласие содействовать нам и в дальнейшем. - Изрек он, и не выдержав, рассмеялся глядя в беспристрастное лицо Сиэля.
- Надеюсь, вы позволите принести мне свою благодарность несколько позже? Скажем, после школы, на заднем дворе, часиков в...
- Давай быстрее, у тебя изо рта воняет. - Спокойно перебил Гилберта Сиэль.
От удара этого громилы перехватило дыхание, а ноги подогнулись, из-за чего Сиэль не удержался и медленно съехал вниз, скользя спиной по гладкой поверхности шкафчика. Том грязно выругался, и только звук зазвеневшего вдруг звонка несколько заглушил его злой голос. Дик схватил Гилберта за плечо и отвел от Сиэля, настойчиво подталкивая в сторону кабинета, где должен был проходить урок. Сиэль медленно поднялся и отряхнул брюки. Обычное утро.
***
Жизнь состоит из случаев. Не то чтобы только или в основном, но она их в себя включает. Как отдельные точки на графике кривой вашей жизни, после чего линия отклоняется от намеченного ранее пути и меняет траекторию.
Мы что-то планируем, назначаем встречи, спешим на собрания.
Опаздывая, председатель собрания спешно выскакивает из черного джипа, и нога, обутая в лакированный итальянский ботинок, оказывается в холодной осенней луже, брызги из которой незамедлительно ложатся на идеально отглаженные брюки грязными пятнами. Уже на середине дороги, на другой стороне которой находится здание офиса, слышатся отборные ругательства. Председатель остервенело роется в карманах, чтобы найти ключ от машины и включить сигнализацию, искомый предмет выскальзывает из рук, падая на асфальт, владелец, чертыхаясь, нагибается за ним...
Машина, везущая цемент на стройку, явно не предназначена для объезда препятствий, столь несопоставимых ее размерам. Так что заседанию состояться не суждено.
К слову сказать, один из сотрудников компании на него в этот день не явился. Его престарелый дедушка по отцовской линии умер от сердечного приступа за два часа до того, как его внук планировал выйти из дома, оставив тому в наследство полмиллиона.
Случай, произошедший шесть лет назад и изменивший жизнь Сиэля самым коренным образом, был скорее из области "бизнесмен - грузовик", нежели "наследство в полмиллиона". Эконом Танака, доживавший в поместье Фантомхайв свои последние дни, и совершенно не пригодный к службе, состоял на содержании у четы достопочтенного рода из уважения к преклонному возрасту и былым заслугам. В целом говоря, старик был явно не в себе, никакой работы не выполнял, и большую часть времени проводил, распивая зеленый чай, сидя на коленях у камина, помешивая тлеющие угли и рассказывая маленькому Сиэлю поразительные истории, приключившиеся с ним еще в первой половине его жизни. Иногда отец Сиэля, Винсент Фантомхайв, присаживался рядом. Он обнимал сына и улыбался деду Танаке, и морщинки у глаз старика становились еще глубже и он, прищурившись сильнее обычного, начинал рассказывать о детстве молодого господина Винсента, "чрезвычайно шаловливого и в высшей степени непослушного". Тогда со стороны глубокого кресла доносился тихий смех Рейчел, с колен ее падали клубочки разноцветных ниток для вязания, и Сиэль восхищенно смотрел на маму - самую красивую женщину на планете, ослепительно улыбавшуюся им троим.
Тогда был тот период, когда достичь спокойного состояния счастья было очень легко, и для Сиэля не составляло никакого труда: хватало одного объятия, улыбки родителей, похвалы. Просто быть с ними было достаточно для того, чтобы чувствовать себя полностью довольным жизнью, но кто решил, что Сиэль должен быть ею доволен? Если положение определенных вещей в этом мире полностью тебя устраивает, это еще не значит, что образ твоей жизни непреложная константа.
***
Громкий смех расшумевшихся учеников слился со звонком, и побагровевшая от возмущения учительница встала из-за стола, подойдя к взбешенному Томасу Гилберту. Их мгновенно окружила стайка любопытных, и до Сиэля, сидевшего через ряд, долетали лишь обрывки фраз, вроде: "К директору!..", "Поговорю с родителями", "Неделя дежурств!". Мальчик невесело усмехнулся - его маленькая шутка все же имела успех, причем, весьма неплохой, а с дисциплиной дела здесь обстояли строго. Правда, расплата со стороны Гилберта должна оказаться соответственной, и сегодня он определенно придет домой позже обычного, но Сиэль не жалел.
Объектом сочинения на свободную тему по английской литературе, Сиэль выбрал Уильяма Шекспира. Про этого всемирно известного классика, без сомнения, можно было написать уйму интересного и познавательного, благо материала о нем и о его творчестве хоть отбавляй. И Сиэль действительно написал в этом сочинении много интересного и познавательно, используя информацию с различных сайтов интернета, не забыв и о скандальных намеках касательно несколько нетрадиционных предпочтениях этого мужчины, и подкрепил эти выводы парой-тройкой компрометирующих писателя сонетов. К слову сказать, начиналось сочинение вполне пристойно, и на уроке, пробежав взглядом первый абзац, Гилберт бросил на Сиэля торжествующий взгляд, после чего поднял руку, вызываясь к доске.
Нет, Сиэль определенно не жалел. Его все равно ждала очередная разборка после школы, Том ясно дал это понять, так пусть его труды, и труды его дружков будут не напрасны.
***
К побоям Сиэль привык давно. Его начали избивать еще в приюте, потому что среди всех подкидышей, безродных сыновей и дочерей воров, лондонских проституток и поденщиц, он был единственным ребенком из благополучной семьи. Богачом. Аристократом. Их не волновало, что на данный момент он был сиротой, что поместье, где он жил раньше, сгорело вместе с его родителями и большей частью ценных бумаг, что до своего совершеннолетия, при отсутствии опекуна он не может располагать оставленными ему в наследство деньгами, а его происхождение в сложившейся ситуации не значит ровным счетом ничего. Деньги, положение в обществе - пустой звук, формальность и больше ничего. Но для ненависти сверстников было достаточно и формальностей. Сиэль был очень умным, очень воспитанным и очень сильным ребенком - он никогда ни перед кем не заискивал, никому не навязывался, ни у кого ничего не просил. Он вел себя с достоинством, ровно и мягко по отношению ко всем, однако его замкнутость отталкивала. Никто из детей не хотел понимать, что Сиэль пережил трагедию, у каждого из них была своя, и они считали, что только они заслуживают сочувствия и лучшей жизни. Впрочем, для людей это естественно, а дети порой бывают такими жестокими.
Однажды, во время прогулки во дворе, несколько мальчишек нашли маленького уродливого котенка - у животного был сломан хвост, который сросся под каким-то непонятным углом, а на месте правого глаза зияла пустая дыра. Привязав котенка к ржавой трубе, мальчишки отошли подальше и начали швырять в него камни, смеясь над попытками животного отскочить в сторону. Сиэль тогда обезумел от ярости. Отвязав котенка, он и сам не помнил, что наговорил тем приютским оборванцам, а они не поняли половины его слов. Зато они поняли и очень легко приняли то, что несмотря на разницу в социальном статусе, физически Сиэль куда слабее любого из них. На его бледной, не несущей на себе даже отдаленных признаков загара коже, уродливые фиолетовые пятна и кровоподтеки проступали особенно явно, а ссадины заживали дольше чем у остальных. Его стали бить часто и со вкусом- Сиэль был не в состоянии постоять за себя, но тем не менее, никогда не жаловался воспитателям, поэтому, если следов побоев не было на лице, они ничего не замечали вовсе.
Его били по поводу и без, в целях какого-то неясного самоутверждения, просто потому, что он был не такой как они, что в прошлом он мог позволить себе быть маменькиным сыночком, которому перед сном читали сказки и гладили по голове за хорошие оценки в школе. Потому что он знал, что такое воспитание. Потому что он знал, что такое манеры. Если во время обеда с ним рядом садилась девочка, Сиэль отодвигал для нее стул. Он расстилал на коленях салфетку, и ел спокойно и не торопясь. И за все это его ненавидели еще больше.
Забавно, но когда он перевелся в эту школу, где учились дети лондонской элиты, Сиэль вновь стал изгоем - для них всех он был приютский оборванец. Маргарет часами уговаривала мальчика выбрать другую школу, ее вовсе не радовали те минуты, что она была вынуждена проводить у директора, прося принять Сиэля в школу. Ее глава, солидный мужчина средних лет, одетый в богатый, безукоризненно сидящий на его дородной фигуре костюм, мягко, но убедительно объяснял Маргарет, почему не может принять Сиэля Фантомхайв, распространялся о статусе и репутации своего детища и наконец, рекомендовал другие престижные образовательные заведения.
Сиэль стоял на своем. Он никому не говорил об этом, но отец как-то сказал ему, что планирует перевести его сюда, и именно поэтому Сиэль хотел сделать все от него зависящее, чтобы уладить этот вопрос.
После несчастного случая, когда в особняке семьи Фантомхайв случился пожар и родители Сиэля сгорели в огне, остро встал вопрос касательно того, с кем останется жить семилетний Сиэль. Как выяснилось, ближайшей родственницей мальчика была мадам Ангелина, его тетка по матери. В соответствии с законом, опеку над ребенком следовало передать именно ей, однако состояние мадам, которая совсем недавно потеряла в автокатастрофе мужа и своего еще неродившегося ребенка, вызывало серьезные опасения. Женщина так и не оправилась от этой травмы, тем более что врачи сообщили ей, что больше детей она иметь не сможет. Узнав о смерти сестры и ее мужа, Ангелина горячо убеждала юристов отдать Сиэля ей на воспитание. Ей отказали. Мадам, всюду ходившая с пустым свертком в котором должен был быть ее ребенок, доверия не вызывала совершенно. Она потеряла место в Лондонском госпитале где работала врачом-хирургом, после того как жестоко избила молодую женщину, пришедшую на аборт. Ангелина тогда долго выкрикивала ей вслед угрозы и проклятия, а несколько дней спустя пришло уведомление о том, что запрос об опеке несовершеннолетнего Сиэля Фантомхайв отклоняется. Душевное состояние мадам оставляло желать лучшего, но событий, которые развернулись вскоре после этого, не ожидал никто. Женщину, вместе с вышеупомянутой пациенткой больницы нашли у дома последней, обе были мертвы. Впоследствии судебной экспертизой было установлено, что Мэри Келли, урождённую Саутворка, убила Анжелина, нанеся несчастной множество колотых ран кинжалом. Тело самой мадам было нещадно изуродовано и истерзано, по-видимому, бензопилой. Было ясно, что не обошлось без третьего лица.
Был еще один вариант: Маргарет Уилкс. Эта дама была дальней родственницей отца Сиэля, впрочем, кровного родства между ними не было. Эта особа была замужем за двоюродным дядей Винсента Фантомхайв, Генри Фантомхав. Развелись они давно, так как выяснилось, что они не сходятся характерами, и с тех пор Маргарет побывала замужем еще несколько раз, после чего осела во Франции, в Париже, вместе с неким Жераром, о котором никто ничего толком не знал за исключением того, что богат он несусветно, и потакает всем капризам своей новой женушки.
Когда с Маргарет связалась нотариальная контора с предложением взять на себя заботу о Сиэле, та решительно отказалась. У нее был прекрасный муж, взрослая дочь от второго ( или третьего? Здесь Маргарет не могла быть совершенно уверена) брака, налаженный и привычный образ жизни, который она не собиралась менять ради малознакомого ребенка, которого она даже и не видела-то никогда за всю свою жизнь.
Маргарет отказалась, и Сиэль отправился в приют, в приют самого дешевого содержания, потому что обмануть и обобрать одинокого ребенка без единой поддержки в этом мире для искушенных в своей профессии юристов не составляло никакого труда.
Сиэль провел в приюте три года, три долгих, ненавистных года, о которых он предпочел бы забыть. За эти три года в мире произошло много событий - важных и совершенно незначительных. К одной из вышеуказанных категорий можно было отнести смерть последнего мужа Маргарет Уилкс, того самого, никому толком неизвестного Жерара. Как оказалось, Жерар был действительно личностью загадочной, и все загадки, так или иначе связанные с его почившей персоной, лавиной обрушились на Маргарет и ее дочь, в виде огромного количества долгов.
Женщины не понимали, откуда они взялись, как Жерар умудрялся скрывать их от них все это время, и как им быть дальше. Их дом в Париже был напичкан дорогими вещами и роскошно обставлен, и они продали все до последней вазы, а потом и сам дом, чтобы расплатиться со всеми людьми, которые грозились подать на них в суд в случае неуплаты. После этого у них не осталось ничего - ни средств, ни знакомств, ни жилья. Родственников у Жерара не было никаких.
Решение вопроса, пришедшее в голову Маргарет, было сомнительным и ненадежным, но попытаться стоило. Она, теперь уже сама, обратилась к нотариусу семьи Фантомхайв, затем в суд, и непонятно каким образом получила разрешение на опеку.
Теперь, вот уже три года как она проживала в отреставрированном (Винсент позаботился о страховке) поместье Фантомхайв в Ист Энде - самом престижном районе Лондона. Между ней и вышедшим из приюта Сиэлем, было заключено соглашение: Маргарет и ее дочь Анабелла живут на его полном содержании, однако предоставляют чеки на все производимые ими затраты, и во всех ситуациях требующих вмешательства опекуна, Маргарет будет поступать в соответствие с его, Сиэля, желаниями и указаниями. В противном случае, он наплетет семейному адвокату какую-нибудь чушь вроде жестокого обращения с детьми, и покажет имеющиеся в наличие синяки - благо, их отсутствием Сиэль не страдал никогда.
Маргарет согласилась.
Так разрешилось дело и со школой. При посредничестве Маргарет, мальчик связался со старыми деловыми партнерами отца, и нанял превосходного юриста, который помог решить сложившуюся проблему - разумеется, за круглую сумму денег. Было решено, что Сиэль пройдет год домашней подготовки по соответствующей программе, после чего, при успешной сдаче экзамена, зачислится в школу.
К домашним занятиям мальчик подошел серьезно и с большим старанием. Учителей он нанял превосходных, но даже они поражались тому, как легко Сиэлю давалась учеба. По истечению года он успешно сдал экзамен и даже перескочил через класс.
Проблемы у него начались с первого дня: ученики были наслышаны о репутации новичка, и дружно считали его совершенно недостойным пребывать в их обществе. Они предвкушали встречу с зарвавшимся плебеем, а увидели дворянина, словно сошедшего со страниц книг о Викторианской Англии. Это удивило их, и удивило неприятно, а угрюмый характер Сиэля и надменный взгляд каким он смотрел прямо перед собой, одаривая им детей влиятельнейших людей общества, заставлял ненавидеть его обладателя.
Сиэль не участвовал в словестных перепалках, считая это ниже своего достоинства, но когда отвечал, то делал это так, что заставлял насмехавшегося над ним, чувствовать себя ничтожеством. Когда сын Уильяма Брауна, Вудли Браун, со снисходительной улыбкой на красивом лице, невинно поинтересовался, сколько Сиэлю пришлось потратить денег чтобы директор закрыл глаза на его пребывание в приюте, и принял сюда, Сиэль холодно улыбнулся в ответ, заверив что денег понадобилось гораздо меньше, чем отец Вудли отвалил за фальшивый герб семьи и выдуманную родословную.
Тогда его впервые избили, поймав по дороге домой, после чего это сало закономерностью. Сиэль не мог постоять за себя физически, и он не жаловался - жаловаться ему не позволяла гордость.
***
Посмотрев на скучающее выражение лица Сиэля, посторонний наблюдатель мог бы подумать, что этот мальчик никак не может решить, чем бы ему занять себя и как бы провести остаток дня. Правда была в том, что Сиэль Фантомхайв, окруженный шестью мальчишками из своего потока, предельно ясно представлял свое дальнейшее расписание на сегодня.
Получить очередную порцию побоев, добраться домой, обработать ранки, пообедать и сесть за домашнюю работу - разумеется, только свою.
Глава 2
Сойти с ума очень просто. Это может произойти на любой почве, вследствие малейшего повода и абсолютно с каждым. Без исключения, с самыми различными вариантами и набором комбинаций на ваш выбор и усмотрение.
Сумасшедшие - это вовсе не те люди, которые сидят взаперти в белых палатах психиатрических лечебниц, вынужденные ежедневно проходить через множество сомнительных процедур, дабы впустить дополнительную порцию тумана в свое и без того неясное сознание. Вернее, я хочу сказать, что не только эта категория людей заслужила право называться сумасшедшими.
Без сомнения, они ими являются, причем относятся к самой бесперспективной категории среди своих представителей, ибо они глупы. Не просто сумасшедшие - умалишенные. Те, кто поумнее, кто находит в себе силы держать себя и свои безумные идеи под контролем, не подвергаются опасности быть окруженными людьми в белых халатах, им не раскрывает свои крепкие объятия смирительная рубашка. Такие люди преспокойно живут в уютных домах, работают, получают образование, а некоторые даже занимают государственные посты и под таким надежным прикрытием распространяют свои безумные идеи по всему миру. Понимаете, о чем я?
Я хочу сказать, что не так уж и отличаюсь от всех вас. Все мы носители какой-то небольшой мании, все мы со странностями, про каждого из нас можно сказать "Он несколько... другой".
Однажды, я слышал эти слова в свой адрес, одна секретарша прошептала это на ухо своей подруге: крашенной блондинке с закрученными в мелкие кудряшки, похожие на вермишель, волосами, и точеной фигуркой. Это было в офисе, во время рабочего дня, когда я пришел чтобы проверить, как идут дела с нашим новым проектом, и лично решить кое-какие детали, с которыми не мог разобраться исполнительный директор. Я проходил мимо, и нечаянно услышал эти слова. Блондинка с "вермишелью" на голове кивнула, вздохнула и что-то ответила.
Это было забавно: я вызывал смутные подозрения даже при том, что для отвода глаз вел, вроде бы, вполне нормальный образ жизни. А что бы они сказали, если бы узнали правду обо мне? Какова была бы их реакция? Впрочем, у меня хватает воображения, чтобы представить это. Если бы люди узнали, чем я занимаюсь на деле, у меня было бы два варианта на выбор: тюрьма и психушка. Учитывая мой послужной список и наличие в нем перечеркнутых имен весьма влиятельных и весьма известных в определенных кругах людей, шансы первого заведения были, все же, выше. Возможно, узнав о моем прошлом, проследив всю цепь имеющих в ней место событий, вы подумали бы что знаете, в чем причина моего неустойчивого психического состояния. Вы связали бы все со смертью родителей и брата с тем, чем мне пришлось заниматься после.
"Вот тогда-то все и началось" - скажете вы. По вашей теории выходит, что все это во мне накапливалось вплоть до сегодняшнего дня, пока не вылилось в болезнь.
Вот тут-то вы и не правы, в корне. Тогда я был вполне нормальным - просто ситуация требовала от меня определенный действий, и я их совершил, только и всего. Я был в здравом уме, трезвом рассудке. Я мыслил адекватнее, чем все вы, вместе взятые.
А потом все изменилось - в одночасье, мгновенно.
Я свихнулся сразу, как только увидел его, с первой секунды.
В тот день я проезжал мимо школы к находящемуся неподалеку торговому центру. Мне нужно было купить себе новый костюм, и я рассчитывал приобрести его либо здесь, либо в магазинах на Бридж Стрит.
Я думал о чем-то своем - теперь уже совершенно не помню, что это были за мысли,- по радио крутили песню Carnival Of Rust, не знаю точно, кажется, Poets Of The Fall. Повернув голову вправо, я кинул быстрый взгляд в окно, чтобы убедиться, что ни один из наводнивших тротуар детей, непредсказуемым образом не окажется на проезжей части, и тут меня словно накрыло.
Он шел один - худой мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, перекинув через плечо ремень сумки-почтальонки, одетый, как и все остальные, в черную школьную форму. Не знаю, как объяснить то, что со мной творилось. В тот момент там было около сотни детей: кто бежал к родительской машине, кто разговаривал с друзьями или звонил по телефону. Многие шли в ту же сторону что и тот мальчишка - я тоже ехал туда и знал, что там впереди есть автобусная остановка и станция метро.
Он ничем не выделялся настолько, насколько необходимо было выделяться из этой толпы школьников, чтобы я заметил его. Но все дело было в том, что я не просто заметил, я видел лишь его. Остальных словно не существовало вовсе, они расплывались серой массой безликих теней, и в тот момент я ощущал к этой массе лишь глухую, беспричинную ненависть, потому что порой, она скрывала от меня хрупкую фигурку мальчишки, мешая рассмотреть его.
У пешеходного перехода мы остановились. Я ждал пока проедет поток машин, чтобы поехать дальше, а мальчику, по всей видимости, нужно было перейти дорогу. Он стоял совсем рядом со мной, и я, не отрываясь, вглядывался в тонкий профиль его бледного лица. Мальчишка достал из кармана брюк маленький плеер, и, водя пальцами по кнопкам, должно быть, выбирал новую композицию. Темные, какого-то пепельного оттенка пряди волос падали на его лицо, закрывая глаза. Неожиданно он повернул голову, чтобы посмотреть на светофор.
Лавина чувств и эмоций, вспыхнувших во мне, застала меня врасплох. Я смотрел в его глаза сквозь стекло машины и понимал, что шанс, когда я мог надавить на газ, уехать прочь и избавиться от этого временного помешательства, безвозвратно упущен.
Я сошел с ума с той самой секунды, когда увидел его, но в тот момент, когда я взглянул в эти глаза, я оценил и увидел всю разверзшуюся передо мною пропасть этого безумия. И я знал, что уже падаю туда, что вскоре окажусь на самом дне.
Глаза этого мальчика были синие. Очень яркие, очень глубокие - необычный цвет, я, конечно, видел синие глаза и раньше, но не такие. И дело было не только в цвете. Какое-то непонятное их выражение, которое я никак не мог разгадать, чувства, обрывки чувств, эмоций - всего несколько мгновений я видел все это в них. Потом взгляд мальчика принял сдержанное, замкнутое выражение отстраненности. Словно замолчал. Его кожа была очень бледная и какая-то полупрозрачная. На лбу и щеке виднелись несколько небольших синяков и ссадин. Мне это не понравилось.
Еще больше мне не понравилось то, что он отвернулся. Загорелся зеленый свет, мальчик начал переходить дорогу, а я, с потоком других машин, поехал вперед. Ну, как поехал. Ехать я старался как можно медленнее, дабы не упустить его из виду, но это была ошибка. Справа от меня остановились два грузовика, и теперь я совершенно не видел его. Когда они проехали вперед, того мальчика нигде не было - он, должно быть, сел на автобус, а я не имел ни малейшего понятия на какой. Я отдавал себе отчет в том, насколько это было глупо, но чувствовал себя ужасно.
Оставшийся день прошел как в тумане. Я не мог выкинуть этого школьника из головы, я занимался кучей всевозможных дел, чтобы отвлечься, но мои мысли крутились только вокруг той школы и факте, что в ней учится тот мальчик. Я видел, во сколько он вышел оттуда, значит, если проеду там еще раз, смогу увидеть его снова. Абсурд. В своей голове, я выстраивал планы касательно того как увидеть его снова, хотя этот ребенок занял всего несколько минут всей моей жизни. Но я просто не мог забыть. И я не хотел.
Я поехал туда снова на следующий день, в то же самое время, но я не увидел его. Это было вполне логично: его уроки не обязательно должны заканчиваться в одно и то же время каждый день. Тогда я приехал ровно через неделю, и снова увидел, как он выходит из школьных ворот. Сердце словно подскочило в груди и забилось чаще, я просто не понимал, как выдержал столько времени, не видя его. Мне даже казалось - возможно тогда, неделю назад, что-то было не так, отчего я почувствовал себя подобным образом. Что-то с воздухом, моим настроением, музыкой... Я думал, может в нем, в этом ребенке, и не было ничего особенного, может я просто ошибся. Не очень-то приятно сознавать, что у тебя мозги набекрень. Тем более, если причина этого стал мальчишка, учащийся в средней школе. Но ощущения были те же: словно из-под моих ног выбили почву, и я лечу куда-то вниз. На этот раз он шел очень быстро и далеко от края дороги, поэтому я совсем не мог видеть его лица, а тем более глаз. Я только разглядел белые полоски пластыря и бинты на его левой руке, которой он придерживал ремень своей сумки - что же с ним случилось?
А еще я увидел номер автобуса, на который он сел, и без раздумий поехал следом. Вот так просто ступил на путь озабоченного сталкера.
С тех пор я часто проезжал то мимо его дома, то мимо школы. Больше он никуда и не ходил. Я ни разу не видел его с друзьями, а на его бледном лице и руках все время были синяки, ссадины и пластыри, которые, возможно, прикрывали самые серьезные из них. Из всего этого я мог заключить что мальчишка, по всей видимости, не ладил с ровесниками. Узнав, где он живет, было легко выяснить его имя, фамилию и кое-какие подробности, связанные с его автобиографией. Сиэль Фантомхайв - теперь я знал имя своего безумия, прекрасное имя. Но я даже не подозревал, что у него было такое тяжелое детство. Возможно, перенесенные им страдания нашли отражение в столь выразительных глазах. Возможно, без этой составляющей, без этой "приправы", его душа, отражающаяся в яркой синеве зеркала его глаз, не затянула бы меня в свою глубину.
Я хотел... Не могу объяснить точно, чего. Разумеется, мне было мало только лишь видеть его, причем, даже не непосредственно рядом с собой, а из машины. Следить за ним, пытаться узнать более четкие подробности, связанные с его персоной. Я хотел его общества - говорить с ним, слушать звук его голоса, узнать что творится у него в голове, иметь представление о его стремлениях, целях, взглядах на жизнь. Я хотел прогулок с ним. Хотел отвести его туда, куда он не ходит с друзьями, и туда, куда он не мог бы с ними пойти, даже при их наличии. Было столько всего, что я хотел о нем узнать, что я хотел сделать с ним вместе. Я еще ни разу не разговаривал с ним, но был уверен, что это будет интересно.
Я знал, что он живет с опекуном, но ни разу не видел их вместе. Также, я не видел во всем его образе ничего, что говорило бы о том, что об этом мальчике кто-то заботится. И эти постоянные травмы - неужели они никого не волнуют дома? Меня они волновали. Я считал это несправедливым: почему Сиэль должен жить с тем, кому он не нужен? Я мог бы о нем позаботиться, я хотел, чтобы это была моя обязанность. Я бы справился.
Но мы даже не были знакомы. Сиэль и не подозревал о моем существовании, о моем присутствии рядом с ним. Он не знал, что я был тем, кто провожал его из школы, он не знал, что вечерами, я смотрю на свет, горящий в окнах роскошного особняка, где он жил, пытаясь определить, какая из комнат его. Он не знал, что нужен мне, необходим. Не ведал, что одним своим видом он сделал человека одержимым безумцем. Понятия не имел. И это злило.
Он часто пропускал школу, и это беспокоило меня. После таких пропусков на его лице обычно появлялись новые пластыри. И я думал, что с этим нужно что-то делать, но я не знал ни лица, ни имен его обидчиков.
***
- Шестеро на одного. - Отбрасываю в сторону сигарету и делаю шаг вперед, выступая из тени причудливого здания с каким-то непонятным навесом - что, скажите на милость, творилось в голове архитектора, придумавшего эту безвкусицу? - Нечестно, не находите?
Развернувшаяся передо мной картина банальна до ужаса и знакома мне еще с детства: несколько мальчишек самозабвенно лупят невысокого роста сверстника, окружив плотным кольцом и отрезав все пути к отступлению.
Честно сказать, я не знаю, зачем вмешался. Понимаете, я не принадлежу к разряду беспощадных противников зла и несправедливости. Я не из тех принцев на белом коне, с обнаженным мечом наготове, облаченных в светлые одежды и ладно обтягивающие бедра бриджи - мечту любого современного гомосексуалиста. В другое время я прошел бы мимо, или наблюдал дальше, но сейчас мне было невыносимо скучно, кроме того, мне требовался какой-нибудь малолетний школьник, у которого я мог бы узнать несколько интересующих меня вопросов касательно находящегося неподалеку школьного заведения, и вот этот объект коллективного ополчения имел все шансы им стать. Это было несколько непривычно, но я отбросил прочь все свои принципы, и поступил благородно. Кроме того, изобразить неприсущие мне благие качества, для меня не составляет ни малейшего труда - совсем другое дело, нежели обладать ими взаправду.
Для начала я просто припугнул детишек. Им было мало, поэтому тем кто оказался ближе ко мне, пришлось отвесить пару пинков - чисто символических. В результате этих нехитрых действий, в этом узком закоулке нас осталось двое: герой и спасенная принцесса. Я неспешно подошел к мальчишке, который вытирал ладонью кровь из разбитой губы, приподнял его лицо, придерживая за подбородок, и, снисходительно улыбнувшись, спросил: "Ты в порядке, малыш?"
После чего получил звонкую оплеуху.
Бывают в жизни ситуации, когда все складывается удачнее, чем вы предполагали, возможно, удачнее, чем вам было нужно. Я смотрел на ударившего меня мальчишку и, конечно же узнавал его - еще бы мне не узнать. Просто лицо, волосы и школьная форма Сиэля Фантомхайв были несколько испачканы, а заплывший правый глаз отливал восхитительным пурпуром свежего синяка.
Теоретически, он не должен был быть здесь сейчас, спустя час после того времени, когда я ждал что он выйдет из школы, чтобы в очередной раз проехаться за ним по уже привычному мне маршруту. Практика же завела его на соседнюю улочку, обычно тихую и безлюдную. Практика выступала в лице тех самых подростков, которые только что спешно ретировались, я так понимаю.
Лица нескольких из них я запомнил, будет нетрудно отыскать их.
Мальчишка невозмутимо отряхивал то, что когда-то носило название "школьная форма", у его ног валялась его истерзанная сумка, содержимое которой валялось на асфальте. Я собрал его вещи в аккуратную стопочку, и сложил в сумку. Сиэль не обращал на меня никакого внимания, словно то, что я помогаю ему, в порядке вещей. Вместо того чтобы отдать сумку ему, я повесил ее на собственное плечо, и, окликнув мальчика, ободряюще улыбнулся.
- Ты далеко живешь? У меня недалеко припаркована машина. Пойдем, я отвезу тебя.
Надеюсь, мое персональное безумие улыбнется мне в ответ.
Так что заливаю заново все четыре главы.
Название: End Of The Beginning
Автор: Hideki aka Ciel
Дисклеймер: Яна Тобосо
Бета: Leda Lutke
Жанр: romance, angst, POV
Размер: Планируется макси
Пейринг: Себастьян/Сиэль
Рейтинг: NC-17, будет точно, но не в первых главах.
Статус: В процессе
Предупреждения: AU, OOC, секс с несовершеннолетним, насилие, жестокость. Ах да, никаких демонов и контрактов)
Размещение: Кому вообще придет в голову это размещать... Если вдруг да, то пожалуйста.
От автора: Критика приветствуется и автором воспринимается адекватно, но просьба сильно не придираться) Наличие комментариев будет радовать и сподвигать на самосовершенствование)
Посвящается: Гашимовой Назрин
читать дальшеГлава 1
Утро было вполне заурядным и предсказуемым: такое же серое и отвратительное как вчера, позавчера, пять дней назад и вообще, последние два года, в течение которых Сиэль Фантомхайв исправно тратил определенную часть отпущенного ему земного времени, посещая пресловутое учебное заведение, именуемое школой. Обычное утро среднестатистического подростка, исключая каникулы и выходные, на протяжении которых пытка в виде раннего пробуждения и все вытекающие из нее последствия, вроде ворчания и отражающегося в зеркале ванной комнаты заспанного лица, милостиво отменялась.
Сиэль ненавидел утро. Не ту его часть, когда серое небо окрашивалось розовыми из-за восходящего солнца облаками, а ту, что была ранее, когда он еще не выбрался не только из дома, но даже из мягкой, согретой за ночь теплом его тела, постели.
Кошмар начинался со звоном будильника: адская машинка оповещала о начале нового дня самым громким и отвратительным трезвоном, который не поленился выбрать для нее Сиэль. Дотянувшись рукой и зло шмякнув по дребезжащему будильнику, Сиэль садился в кровати, откинувшись на мягкие подушки, минут пятнадцать смотрел перед собой угрюмым взглядом, медленно приходя в себя. В ванной мальчик долго умывался холодной водой, чистил зубы и, тщательно вытершись полотенцем, шел обратно в свою комнату - одеваться. За окном холодно, темно и мрачно, настроение полностью соответствует подобному состоянию погоды. Сиэль знает, что это временно, и когда он выйдет на улицу, будет уже светло и, возможно, даже потеплеет, но знание этого бодрости не прибавляет.
Сиэль всегда готовит форму с вечера, сразу после того как соберет школьную сумку. Он никогда не завтракает и, уходя из дома, тщательно запирает дверь на три замка, поворачивая ключ на все два оборота. Маргарет проснется не раньше двенадцати, а будить ее самому у мальчика нет ни малейшего желания.
Дорога в школу занимает минут двадцать-тридцать, добирается Сиэль на школьном автобусе, остановка которого находится совсем недалеко от дома. Пожалуй, эти минуты можно назвать приятными: Сиэлю нравится смотреть в большое окно на проплывавшие мимо дома, парк, открывающиеся магазины, спешащих на работу людей, на таких же, как и он сам, невыспавшихся школьников. Если бы он был там, в гуще событий пробуждающихся улиц то, наверное, вся эта утренняя суета показалось бы жутко раздражающей. Но через стекло окна все выглядит каким-то приглушенным, каким-то успокаивающим.
***
Поднимаясь по ступенькам лестницы одной из самых престижных школ Лодона, Сиэль раздраженно закатил глаза: у входа в холл стояли, глупо ухмыляясь, двое мальчишек, с которыми он ходил на занятия. Том Гилберт и Дик Майлз - оба здоровенные и выше Сиэля по крайней мере на голову. Приятели явно поджидали его, однако лицо Сиэля не выражало ровным счетом никаких эмоций, когда он прошел мимо них по направлению к лестнице.
- Доброе утро, Фантомхайв, - едва мальчик поднялся на четвертый этаж и протянул руку к замку своего шкафчика, как на его плечо, опустилась рука Тома и крепко сжала. Резко развернув Сиэля, Гилберт впечатал хрупкое тело в металлическую дверцу шкафа, отчего по коридору прокатился противный дребезжащий звук, а несколько учеников, достающих с верхних полок свои учебники, спешно очистили пространство, сопровождаемые далеким от цензуры напутствием Дика.
- Мы имели весьма содержательный разговор вчера. - Перед глазами Сиэля возникла слащавая улыбка Тома, улыбка, которой мальчик, несомненно, предпочел бы самый свирепый оскал. Вторая рука Гилберта грубо толкнула Сиэля в живот, а затем переместилась на уровень лица. Откинув со лба Сиэля пряди мягких, темно-пепельного цвета волос, Гилберт с удовольствием осмотрел потемневшие синяки и несколько ссадин на белом чистом лбу и щеке мальчика - несомненно, последствия вчерашней "беседы".
Месяцы упорных, изнуряющих тренировок в тренажерном зале для Майлза и Гилберта не прошли даром. Приобретенная мышечная масса вызывала чувство зависти сверстников, восхищение одноклассниц, а также неуклонно поднимала уровень самооценки, что было довольно приятным дополнением к врожденному самолюбию мальчиков. Это было приятно, а походы в тренажерный зал были вовсе не таким утомительным занятием, как могло показаться на первый взгляд. Гораздо меньше удовольствия вызывала ежедневная обязанность выполнять кипу домашней работы, требуемой в школе, и необходимость напрягать извилины и борозды такого немаловажного органа человеческого тела, как головной мозг. Мозг их с этим не справлялся, а новоприобретенная мускулатура решительно протестовала против бездействия в подобной ситуации. Идея выбить решения сложных примеров из лучшего ученика класса казалась куда более простой и перспективной, нежели попытаться выбить их из собственной головы. По крайне мере, на первый взгляд. И уж конечно, подростки даже не ожидали, что это окажется настолько сложным, что начнет раздражать. Изо дня в день Сиэль терпел побои, решительно отказываясь взять на себя возлагаемые со стороны отстающих учеников обязанности. Он либо не брал тетради вообще, либо приносил их пустыми, после чего все повторялось по новой. Как, например, вчера.
Лицо Сиэля перекосилось, и Том мог поклясться, что это произошло вовсе не потому что он задел его свежие синяки, или оставил новые, яростно сдавив тонкое плечо. В ярко-синих глазах мальчика явственно читалось отвращение, и это было тем, что Гилберт люто ненавидел в нем.
Фантомхайв был слабаком. Дохлый парнишка, в котором было полтора метра роста и каких-то тридцать три килограмма, включающих в себя вес этой безупречной кожи и костей. Том ненавидел его. Фантомхайв всего на год младше его самого, на год младше Дика, ему столько же, сколько тому дохлому французу Мишель, который был, пожалуй, еще более жалким, чем Сиэль, но который записался на футбол и взял пару уроков бокса. А этот…
Том со злостью оглядел белую кожу и тонкие запястья Сиэля. Настолько миниатюрный, что даже девчонки из класса покажутся грубоватыми на его фоне. И этот гладкий лоб и бархатистая кожа... У Мишеля были прыщи.
- Не тронь меня. - Сиэль презрительно процедил эти слова сквозь зубы, выбросив вперед сжатые в кулаки руки. Том подался назад, наигранно вскрикнув, и тут же захохотал, закинув руки за голову, и обернулся к стоящему в стороне Дику, который мерял Сиэля мрачным взглядом.
- Как прикажете, мой Лорд! - артистично прижав правую руку к сердцу, Том низко поклонился Сиэлю, замечая, как рука мальчика скрывается в широком отделении школьной сумки. Вариантов лишь два: в первом случае, Сиэль вновь проигнорировал их угрозы, и результатом невыполненного за него с Диком домашнего задания будут очередные синяки, ушибы и ссадины, на которые Сиэль никогда никому не пожалуется. Второй вариант, который предполагает попранную гордость и уязвленное самолюбие мальчишки вкупе с написанным сочинением по английской литературе, Тому нравился гораздо больше. Тем более, второй вариант вовсе не исключал последствий первого, отнюдь. А кто говорил, что будет легко, а, Фантомхайв?
Изящная рука вынула две толстые тетради и, брезгливо поморщившись, Сиэль отшвырнул их к ногам Тома. Как будто это было что-то грязное, как будто...
- Ах ты мразь! - Не выдержал Гилберт, и в следующую секунду Сиэль пошатнулся, получив сильную затрещину. Быстро выпрямившись, он дерзко взглянул в перекосившееся от злости лицо Гилберта, сознавая, что одним ударом дело не обойдется, но неожиданно Дик перехватил руку приятеля.
- Смотри. - Криво улыбаясь, Майлз потряс перед лицом Тома его тетрадью, страницы которой были густо исписаны аккуратным почерком. Том торжествующе улыбнулся, а затем рассмеялся, оборачиваясь к Фантомхайву. Подойдя к мальчику вплотную, он схватил его за ворот белоснежной рубашки, притягивая к себе и приподнимая над полом так, чтобы их глаза были на одном уровне.
Этот взгляд... Такой же надменный как всегда. Надменный, холодный, заставляющий чувствовать себя полным ничтожеством перед этим... Этим ничтожеством! Да кто он вообще такой, этот Фантомхайв?! Напыщенный, ничего из себя не представляющий беспризорник, по какой-то непонятной причине родившийся аристократом. В школе ходили слухи, что род Фантомхайвов был знаменит еще в девятнадцатом веке, был приближен к королеве, выполнял ее непосредственные, никому не афишируемые приказы, и был в большом почете при дворе. Том сначала думал, что это просто глупые домыслы каких-нибудь впечатлительных дурочек, но даже отец подтвердил это, когда он упомянул дома о фамилии Сиэля. А отец у Тома по образованию историк.
Девятнадцатый век. На дворе двадцать первый. И все заслуги этого "семейства" давным-давно остались в прошлом. Может пра-прадед, прадед, дед и даже отец Сиэля и были аристократами в прямом смысле этого слова, но к нему самому это определение можно отнести с большой натяжкой. Том фыркнул, подумав о том, в каком положении находится сейчас Сиэль, несмотря на свое генеалогическое древо, и на смену злости и раздражению, пришло мрачное удовлетворение. Он вспомнил о выполненной домашней работе, и повеселел еще больше - процесс все же пошел.
- Я вам очень признателен, любезнейший, за оказанную помощь, и согласие содействовать нам и в дальнейшем. - Изрек он, и не выдержав, рассмеялся глядя в беспристрастное лицо Сиэля.
- Надеюсь, вы позволите принести мне свою благодарность несколько позже? Скажем, после школы, на заднем дворе, часиков в...
- Давай быстрее, у тебя изо рта воняет. - Спокойно перебил Гилберта Сиэль.
От удара этого громилы перехватило дыхание, а ноги подогнулись, из-за чего Сиэль не удержался и медленно съехал вниз, скользя спиной по гладкой поверхности шкафчика. Том грязно выругался, и только звук зазвеневшего вдруг звонка несколько заглушил его злой голос. Дик схватил Гилберта за плечо и отвел от Сиэля, настойчиво подталкивая в сторону кабинета, где должен был проходить урок. Сиэль медленно поднялся и отряхнул брюки. Обычное утро.
***
Жизнь состоит из случаев. Не то чтобы только или в основном, но она их в себя включает. Как отдельные точки на графике кривой вашей жизни, после чего линия отклоняется от намеченного ранее пути и меняет траекторию.
Мы что-то планируем, назначаем встречи, спешим на собрания.
Опаздывая, председатель собрания спешно выскакивает из черного джипа, и нога, обутая в лакированный итальянский ботинок, оказывается в холодной осенней луже, брызги из которой незамедлительно ложатся на идеально отглаженные брюки грязными пятнами. Уже на середине дороги, на другой стороне которой находится здание офиса, слышатся отборные ругательства. Председатель остервенело роется в карманах, чтобы найти ключ от машины и включить сигнализацию, искомый предмет выскальзывает из рук, падая на асфальт, владелец, чертыхаясь, нагибается за ним...
Машина, везущая цемент на стройку, явно не предназначена для объезда препятствий, столь несопоставимых ее размерам. Так что заседанию состояться не суждено.
К слову сказать, один из сотрудников компании на него в этот день не явился. Его престарелый дедушка по отцовской линии умер от сердечного приступа за два часа до того, как его внук планировал выйти из дома, оставив тому в наследство полмиллиона.
Случай, произошедший шесть лет назад и изменивший жизнь Сиэля самым коренным образом, был скорее из области "бизнесмен - грузовик", нежели "наследство в полмиллиона". Эконом Танака, доживавший в поместье Фантомхайв свои последние дни, и совершенно не пригодный к службе, состоял на содержании у четы достопочтенного рода из уважения к преклонному возрасту и былым заслугам. В целом говоря, старик был явно не в себе, никакой работы не выполнял, и большую часть времени проводил, распивая зеленый чай, сидя на коленях у камина, помешивая тлеющие угли и рассказывая маленькому Сиэлю поразительные истории, приключившиеся с ним еще в первой половине его жизни. Иногда отец Сиэля, Винсент Фантомхайв, присаживался рядом. Он обнимал сына и улыбался деду Танаке, и морщинки у глаз старика становились еще глубже и он, прищурившись сильнее обычного, начинал рассказывать о детстве молодого господина Винсента, "чрезвычайно шаловливого и в высшей степени непослушного". Тогда со стороны глубокого кресла доносился тихий смех Рейчел, с колен ее падали клубочки разноцветных ниток для вязания, и Сиэль восхищенно смотрел на маму - самую красивую женщину на планете, ослепительно улыбавшуюся им троим.
Тогда был тот период, когда достичь спокойного состояния счастья было очень легко, и для Сиэля не составляло никакого труда: хватало одного объятия, улыбки родителей, похвалы. Просто быть с ними было достаточно для того, чтобы чувствовать себя полностью довольным жизнью, но кто решил, что Сиэль должен быть ею доволен? Если положение определенных вещей в этом мире полностью тебя устраивает, это еще не значит, что образ твоей жизни непреложная константа.
***
Громкий смех расшумевшихся учеников слился со звонком, и побагровевшая от возмущения учительница встала из-за стола, подойдя к взбешенному Томасу Гилберту. Их мгновенно окружила стайка любопытных, и до Сиэля, сидевшего через ряд, долетали лишь обрывки фраз, вроде: "К директору!..", "Поговорю с родителями", "Неделя дежурств!". Мальчик невесело усмехнулся - его маленькая шутка все же имела успех, причем, весьма неплохой, а с дисциплиной дела здесь обстояли строго. Правда, расплата со стороны Гилберта должна оказаться соответственной, и сегодня он определенно придет домой позже обычного, но Сиэль не жалел.
Объектом сочинения на свободную тему по английской литературе, Сиэль выбрал Уильяма Шекспира. Про этого всемирно известного классика, без сомнения, можно было написать уйму интересного и познавательного, благо материала о нем и о его творчестве хоть отбавляй. И Сиэль действительно написал в этом сочинении много интересного и познавательно, используя информацию с различных сайтов интернета, не забыв и о скандальных намеках касательно несколько нетрадиционных предпочтениях этого мужчины, и подкрепил эти выводы парой-тройкой компрометирующих писателя сонетов. К слову сказать, начиналось сочинение вполне пристойно, и на уроке, пробежав взглядом первый абзац, Гилберт бросил на Сиэля торжествующий взгляд, после чего поднял руку, вызываясь к доске.
Нет, Сиэль определенно не жалел. Его все равно ждала очередная разборка после школы, Том ясно дал это понять, так пусть его труды, и труды его дружков будут не напрасны.
***
К побоям Сиэль привык давно. Его начали избивать еще в приюте, потому что среди всех подкидышей, безродных сыновей и дочерей воров, лондонских проституток и поденщиц, он был единственным ребенком из благополучной семьи. Богачом. Аристократом. Их не волновало, что на данный момент он был сиротой, что поместье, где он жил раньше, сгорело вместе с его родителями и большей частью ценных бумаг, что до своего совершеннолетия, при отсутствии опекуна он не может располагать оставленными ему в наследство деньгами, а его происхождение в сложившейся ситуации не значит ровным счетом ничего. Деньги, положение в обществе - пустой звук, формальность и больше ничего. Но для ненависти сверстников было достаточно и формальностей. Сиэль был очень умным, очень воспитанным и очень сильным ребенком - он никогда ни перед кем не заискивал, никому не навязывался, ни у кого ничего не просил. Он вел себя с достоинством, ровно и мягко по отношению ко всем, однако его замкнутость отталкивала. Никто из детей не хотел понимать, что Сиэль пережил трагедию, у каждого из них была своя, и они считали, что только они заслуживают сочувствия и лучшей жизни. Впрочем, для людей это естественно, а дети порой бывают такими жестокими.
Однажды, во время прогулки во дворе, несколько мальчишек нашли маленького уродливого котенка - у животного был сломан хвост, который сросся под каким-то непонятным углом, а на месте правого глаза зияла пустая дыра. Привязав котенка к ржавой трубе, мальчишки отошли подальше и начали швырять в него камни, смеясь над попытками животного отскочить в сторону. Сиэль тогда обезумел от ярости. Отвязав котенка, он и сам не помнил, что наговорил тем приютским оборванцам, а они не поняли половины его слов. Зато они поняли и очень легко приняли то, что несмотря на разницу в социальном статусе, физически Сиэль куда слабее любого из них. На его бледной, не несущей на себе даже отдаленных признаков загара коже, уродливые фиолетовые пятна и кровоподтеки проступали особенно явно, а ссадины заживали дольше чем у остальных. Его стали бить часто и со вкусом- Сиэль был не в состоянии постоять за себя, но тем не менее, никогда не жаловался воспитателям, поэтому, если следов побоев не было на лице, они ничего не замечали вовсе.
Его били по поводу и без, в целях какого-то неясного самоутверждения, просто потому, что он был не такой как они, что в прошлом он мог позволить себе быть маменькиным сыночком, которому перед сном читали сказки и гладили по голове за хорошие оценки в школе. Потому что он знал, что такое воспитание. Потому что он знал, что такое манеры. Если во время обеда с ним рядом садилась девочка, Сиэль отодвигал для нее стул. Он расстилал на коленях салфетку, и ел спокойно и не торопясь. И за все это его ненавидели еще больше.
Забавно, но когда он перевелся в эту школу, где учились дети лондонской элиты, Сиэль вновь стал изгоем - для них всех он был приютский оборванец. Маргарет часами уговаривала мальчика выбрать другую школу, ее вовсе не радовали те минуты, что она была вынуждена проводить у директора, прося принять Сиэля в школу. Ее глава, солидный мужчина средних лет, одетый в богатый, безукоризненно сидящий на его дородной фигуре костюм, мягко, но убедительно объяснял Маргарет, почему не может принять Сиэля Фантомхайв, распространялся о статусе и репутации своего детища и наконец, рекомендовал другие престижные образовательные заведения.
Сиэль стоял на своем. Он никому не говорил об этом, но отец как-то сказал ему, что планирует перевести его сюда, и именно поэтому Сиэль хотел сделать все от него зависящее, чтобы уладить этот вопрос.
После несчастного случая, когда в особняке семьи Фантомхайв случился пожар и родители Сиэля сгорели в огне, остро встал вопрос касательно того, с кем останется жить семилетний Сиэль. Как выяснилось, ближайшей родственницей мальчика была мадам Ангелина, его тетка по матери. В соответствии с законом, опеку над ребенком следовало передать именно ей, однако состояние мадам, которая совсем недавно потеряла в автокатастрофе мужа и своего еще неродившегося ребенка, вызывало серьезные опасения. Женщина так и не оправилась от этой травмы, тем более что врачи сообщили ей, что больше детей она иметь не сможет. Узнав о смерти сестры и ее мужа, Ангелина горячо убеждала юристов отдать Сиэля ей на воспитание. Ей отказали. Мадам, всюду ходившая с пустым свертком в котором должен был быть ее ребенок, доверия не вызывала совершенно. Она потеряла место в Лондонском госпитале где работала врачом-хирургом, после того как жестоко избила молодую женщину, пришедшую на аборт. Ангелина тогда долго выкрикивала ей вслед угрозы и проклятия, а несколько дней спустя пришло уведомление о том, что запрос об опеке несовершеннолетнего Сиэля Фантомхайв отклоняется. Душевное состояние мадам оставляло желать лучшего, но событий, которые развернулись вскоре после этого, не ожидал никто. Женщину, вместе с вышеупомянутой пациенткой больницы нашли у дома последней, обе были мертвы. Впоследствии судебной экспертизой было установлено, что Мэри Келли, урождённую Саутворка, убила Анжелина, нанеся несчастной множество колотых ран кинжалом. Тело самой мадам было нещадно изуродовано и истерзано, по-видимому, бензопилой. Было ясно, что не обошлось без третьего лица.
Был еще один вариант: Маргарет Уилкс. Эта дама была дальней родственницей отца Сиэля, впрочем, кровного родства между ними не было. Эта особа была замужем за двоюродным дядей Винсента Фантомхайв, Генри Фантомхав. Развелись они давно, так как выяснилось, что они не сходятся характерами, и с тех пор Маргарет побывала замужем еще несколько раз, после чего осела во Франции, в Париже, вместе с неким Жераром, о котором никто ничего толком не знал за исключением того, что богат он несусветно, и потакает всем капризам своей новой женушки.
Когда с Маргарет связалась нотариальная контора с предложением взять на себя заботу о Сиэле, та решительно отказалась. У нее был прекрасный муж, взрослая дочь от второго ( или третьего? Здесь Маргарет не могла быть совершенно уверена) брака, налаженный и привычный образ жизни, который она не собиралась менять ради малознакомого ребенка, которого она даже и не видела-то никогда за всю свою жизнь.
Маргарет отказалась, и Сиэль отправился в приют, в приют самого дешевого содержания, потому что обмануть и обобрать одинокого ребенка без единой поддержки в этом мире для искушенных в своей профессии юристов не составляло никакого труда.
Сиэль провел в приюте три года, три долгих, ненавистных года, о которых он предпочел бы забыть. За эти три года в мире произошло много событий - важных и совершенно незначительных. К одной из вышеуказанных категорий можно было отнести смерть последнего мужа Маргарет Уилкс, того самого, никому толком неизвестного Жерара. Как оказалось, Жерар был действительно личностью загадочной, и все загадки, так или иначе связанные с его почившей персоной, лавиной обрушились на Маргарет и ее дочь, в виде огромного количества долгов.
Женщины не понимали, откуда они взялись, как Жерар умудрялся скрывать их от них все это время, и как им быть дальше. Их дом в Париже был напичкан дорогими вещами и роскошно обставлен, и они продали все до последней вазы, а потом и сам дом, чтобы расплатиться со всеми людьми, которые грозились подать на них в суд в случае неуплаты. После этого у них не осталось ничего - ни средств, ни знакомств, ни жилья. Родственников у Жерара не было никаких.
Решение вопроса, пришедшее в голову Маргарет, было сомнительным и ненадежным, но попытаться стоило. Она, теперь уже сама, обратилась к нотариусу семьи Фантомхайв, затем в суд, и непонятно каким образом получила разрешение на опеку.
Теперь, вот уже три года как она проживала в отреставрированном (Винсент позаботился о страховке) поместье Фантомхайв в Ист Энде - самом престижном районе Лондона. Между ней и вышедшим из приюта Сиэлем, было заключено соглашение: Маргарет и ее дочь Анабелла живут на его полном содержании, однако предоставляют чеки на все производимые ими затраты, и во всех ситуациях требующих вмешательства опекуна, Маргарет будет поступать в соответствие с его, Сиэля, желаниями и указаниями. В противном случае, он наплетет семейному адвокату какую-нибудь чушь вроде жестокого обращения с детьми, и покажет имеющиеся в наличие синяки - благо, их отсутствием Сиэль не страдал никогда.
Маргарет согласилась.
Так разрешилось дело и со школой. При посредничестве Маргарет, мальчик связался со старыми деловыми партнерами отца, и нанял превосходного юриста, который помог решить сложившуюся проблему - разумеется, за круглую сумму денег. Было решено, что Сиэль пройдет год домашней подготовки по соответствующей программе, после чего, при успешной сдаче экзамена, зачислится в школу.
К домашним занятиям мальчик подошел серьезно и с большим старанием. Учителей он нанял превосходных, но даже они поражались тому, как легко Сиэлю давалась учеба. По истечению года он успешно сдал экзамен и даже перескочил через класс.
Проблемы у него начались с первого дня: ученики были наслышаны о репутации новичка, и дружно считали его совершенно недостойным пребывать в их обществе. Они предвкушали встречу с зарвавшимся плебеем, а увидели дворянина, словно сошедшего со страниц книг о Викторианской Англии. Это удивило их, и удивило неприятно, а угрюмый характер Сиэля и надменный взгляд каким он смотрел прямо перед собой, одаривая им детей влиятельнейших людей общества, заставлял ненавидеть его обладателя.
Сиэль не участвовал в словестных перепалках, считая это ниже своего достоинства, но когда отвечал, то делал это так, что заставлял насмехавшегося над ним, чувствовать себя ничтожеством. Когда сын Уильяма Брауна, Вудли Браун, со снисходительной улыбкой на красивом лице, невинно поинтересовался, сколько Сиэлю пришлось потратить денег чтобы директор закрыл глаза на его пребывание в приюте, и принял сюда, Сиэль холодно улыбнулся в ответ, заверив что денег понадобилось гораздо меньше, чем отец Вудли отвалил за фальшивый герб семьи и выдуманную родословную.
Тогда его впервые избили, поймав по дороге домой, после чего это сало закономерностью. Сиэль не мог постоять за себя физически, и он не жаловался - жаловаться ему не позволяла гордость.
***
Посмотрев на скучающее выражение лица Сиэля, посторонний наблюдатель мог бы подумать, что этот мальчик никак не может решить, чем бы ему занять себя и как бы провести остаток дня. Правда была в том, что Сиэль Фантомхайв, окруженный шестью мальчишками из своего потока, предельно ясно представлял свое дальнейшее расписание на сегодня.
Получить очередную порцию побоев, добраться домой, обработать ранки, пообедать и сесть за домашнюю работу - разумеется, только свою.
Глава 2
Сойти с ума очень просто. Это может произойти на любой почве, вследствие малейшего повода и абсолютно с каждым. Без исключения, с самыми различными вариантами и набором комбинаций на ваш выбор и усмотрение.
Сумасшедшие - это вовсе не те люди, которые сидят взаперти в белых палатах психиатрических лечебниц, вынужденные ежедневно проходить через множество сомнительных процедур, дабы впустить дополнительную порцию тумана в свое и без того неясное сознание. Вернее, я хочу сказать, что не только эта категория людей заслужила право называться сумасшедшими.
Без сомнения, они ими являются, причем относятся к самой бесперспективной категории среди своих представителей, ибо они глупы. Не просто сумасшедшие - умалишенные. Те, кто поумнее, кто находит в себе силы держать себя и свои безумные идеи под контролем, не подвергаются опасности быть окруженными людьми в белых халатах, им не раскрывает свои крепкие объятия смирительная рубашка. Такие люди преспокойно живут в уютных домах, работают, получают образование, а некоторые даже занимают государственные посты и под таким надежным прикрытием распространяют свои безумные идеи по всему миру. Понимаете, о чем я?
Я хочу сказать, что не так уж и отличаюсь от всех вас. Все мы носители какой-то небольшой мании, все мы со странностями, про каждого из нас можно сказать "Он несколько... другой".
Однажды, я слышал эти слова в свой адрес, одна секретарша прошептала это на ухо своей подруге: крашенной блондинке с закрученными в мелкие кудряшки, похожие на вермишель, волосами, и точеной фигуркой. Это было в офисе, во время рабочего дня, когда я пришел чтобы проверить, как идут дела с нашим новым проектом, и лично решить кое-какие детали, с которыми не мог разобраться исполнительный директор. Я проходил мимо, и нечаянно услышал эти слова. Блондинка с "вермишелью" на голове кивнула, вздохнула и что-то ответила.
Это было забавно: я вызывал смутные подозрения даже при том, что для отвода глаз вел, вроде бы, вполне нормальный образ жизни. А что бы они сказали, если бы узнали правду обо мне? Какова была бы их реакция? Впрочем, у меня хватает воображения, чтобы представить это. Если бы люди узнали, чем я занимаюсь на деле, у меня было бы два варианта на выбор: тюрьма и психушка. Учитывая мой послужной список и наличие в нем перечеркнутых имен весьма влиятельных и весьма известных в определенных кругах людей, шансы первого заведения были, все же, выше. Возможно, узнав о моем прошлом, проследив всю цепь имеющих в ней место событий, вы подумали бы что знаете, в чем причина моего неустойчивого психического состояния. Вы связали бы все со смертью родителей и брата с тем, чем мне пришлось заниматься после.
"Вот тогда-то все и началось" - скажете вы. По вашей теории выходит, что все это во мне накапливалось вплоть до сегодняшнего дня, пока не вылилось в болезнь.
Вот тут-то вы и не правы, в корне. Тогда я был вполне нормальным - просто ситуация требовала от меня определенный действий, и я их совершил, только и всего. Я был в здравом уме, трезвом рассудке. Я мыслил адекватнее, чем все вы, вместе взятые.
А потом все изменилось - в одночасье, мгновенно.
Я свихнулся сразу, как только увидел его, с первой секунды.
В тот день я проезжал мимо школы к находящемуся неподалеку торговому центру. Мне нужно было купить себе новый костюм, и я рассчитывал приобрести его либо здесь, либо в магазинах на Бридж Стрит.
Я думал о чем-то своем - теперь уже совершенно не помню, что это были за мысли,- по радио крутили песню Carnival Of Rust, не знаю точно, кажется, Poets Of The Fall. Повернув голову вправо, я кинул быстрый взгляд в окно, чтобы убедиться, что ни один из наводнивших тротуар детей, непредсказуемым образом не окажется на проезжей части, и тут меня словно накрыло.
Он шел один - худой мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, перекинув через плечо ремень сумки-почтальонки, одетый, как и все остальные, в черную школьную форму. Не знаю, как объяснить то, что со мной творилось. В тот момент там было около сотни детей: кто бежал к родительской машине, кто разговаривал с друзьями или звонил по телефону. Многие шли в ту же сторону что и тот мальчишка - я тоже ехал туда и знал, что там впереди есть автобусная остановка и станция метро.
Он ничем не выделялся настолько, насколько необходимо было выделяться из этой толпы школьников, чтобы я заметил его. Но все дело было в том, что я не просто заметил, я видел лишь его. Остальных словно не существовало вовсе, они расплывались серой массой безликих теней, и в тот момент я ощущал к этой массе лишь глухую, беспричинную ненависть, потому что порой, она скрывала от меня хрупкую фигурку мальчишки, мешая рассмотреть его.
У пешеходного перехода мы остановились. Я ждал пока проедет поток машин, чтобы поехать дальше, а мальчику, по всей видимости, нужно было перейти дорогу. Он стоял совсем рядом со мной, и я, не отрываясь, вглядывался в тонкий профиль его бледного лица. Мальчишка достал из кармана брюк маленький плеер, и, водя пальцами по кнопкам, должно быть, выбирал новую композицию. Темные, какого-то пепельного оттенка пряди волос падали на его лицо, закрывая глаза. Неожиданно он повернул голову, чтобы посмотреть на светофор.
Лавина чувств и эмоций, вспыхнувших во мне, застала меня врасплох. Я смотрел в его глаза сквозь стекло машины и понимал, что шанс, когда я мог надавить на газ, уехать прочь и избавиться от этого временного помешательства, безвозвратно упущен.
Я сошел с ума с той самой секунды, когда увидел его, но в тот момент, когда я взглянул в эти глаза, я оценил и увидел всю разверзшуюся передо мною пропасть этого безумия. И я знал, что уже падаю туда, что вскоре окажусь на самом дне.
Глаза этого мальчика были синие. Очень яркие, очень глубокие - необычный цвет, я, конечно, видел синие глаза и раньше, но не такие. И дело было не только в цвете. Какое-то непонятное их выражение, которое я никак не мог разгадать, чувства, обрывки чувств, эмоций - всего несколько мгновений я видел все это в них. Потом взгляд мальчика принял сдержанное, замкнутое выражение отстраненности. Словно замолчал. Его кожа была очень бледная и какая-то полупрозрачная. На лбу и щеке виднелись несколько небольших синяков и ссадин. Мне это не понравилось.
Еще больше мне не понравилось то, что он отвернулся. Загорелся зеленый свет, мальчик начал переходить дорогу, а я, с потоком других машин, поехал вперед. Ну, как поехал. Ехать я старался как можно медленнее, дабы не упустить его из виду, но это была ошибка. Справа от меня остановились два грузовика, и теперь я совершенно не видел его. Когда они проехали вперед, того мальчика нигде не было - он, должно быть, сел на автобус, а я не имел ни малейшего понятия на какой. Я отдавал себе отчет в том, насколько это было глупо, но чувствовал себя ужасно.
Оставшийся день прошел как в тумане. Я не мог выкинуть этого школьника из головы, я занимался кучей всевозможных дел, чтобы отвлечься, но мои мысли крутились только вокруг той школы и факте, что в ней учится тот мальчик. Я видел, во сколько он вышел оттуда, значит, если проеду там еще раз, смогу увидеть его снова. Абсурд. В своей голове, я выстраивал планы касательно того как увидеть его снова, хотя этот ребенок занял всего несколько минут всей моей жизни. Но я просто не мог забыть. И я не хотел.
Я поехал туда снова на следующий день, в то же самое время, но я не увидел его. Это было вполне логично: его уроки не обязательно должны заканчиваться в одно и то же время каждый день. Тогда я приехал ровно через неделю, и снова увидел, как он выходит из школьных ворот. Сердце словно подскочило в груди и забилось чаще, я просто не понимал, как выдержал столько времени, не видя его. Мне даже казалось - возможно тогда, неделю назад, что-то было не так, отчего я почувствовал себя подобным образом. Что-то с воздухом, моим настроением, музыкой... Я думал, может в нем, в этом ребенке, и не было ничего особенного, может я просто ошибся. Не очень-то приятно сознавать, что у тебя мозги набекрень. Тем более, если причина этого стал мальчишка, учащийся в средней школе. Но ощущения были те же: словно из-под моих ног выбили почву, и я лечу куда-то вниз. На этот раз он шел очень быстро и далеко от края дороги, поэтому я совсем не мог видеть его лица, а тем более глаз. Я только разглядел белые полоски пластыря и бинты на его левой руке, которой он придерживал ремень своей сумки - что же с ним случилось?
А еще я увидел номер автобуса, на который он сел, и без раздумий поехал следом. Вот так просто ступил на путь озабоченного сталкера.
С тех пор я часто проезжал то мимо его дома, то мимо школы. Больше он никуда и не ходил. Я ни разу не видел его с друзьями, а на его бледном лице и руках все время были синяки, ссадины и пластыри, которые, возможно, прикрывали самые серьезные из них. Из всего этого я мог заключить что мальчишка, по всей видимости, не ладил с ровесниками. Узнав, где он живет, было легко выяснить его имя, фамилию и кое-какие подробности, связанные с его автобиографией. Сиэль Фантомхайв - теперь я знал имя своего безумия, прекрасное имя. Но я даже не подозревал, что у него было такое тяжелое детство. Возможно, перенесенные им страдания нашли отражение в столь выразительных глазах. Возможно, без этой составляющей, без этой "приправы", его душа, отражающаяся в яркой синеве зеркала его глаз, не затянула бы меня в свою глубину.
Я хотел... Не могу объяснить точно, чего. Разумеется, мне было мало только лишь видеть его, причем, даже не непосредственно рядом с собой, а из машины. Следить за ним, пытаться узнать более четкие подробности, связанные с его персоной. Я хотел его общества - говорить с ним, слушать звук его голоса, узнать что творится у него в голове, иметь представление о его стремлениях, целях, взглядах на жизнь. Я хотел прогулок с ним. Хотел отвести его туда, куда он не ходит с друзьями, и туда, куда он не мог бы с ними пойти, даже при их наличии. Было столько всего, что я хотел о нем узнать, что я хотел сделать с ним вместе. Я еще ни разу не разговаривал с ним, но был уверен, что это будет интересно.
Я знал, что он живет с опекуном, но ни разу не видел их вместе. Также, я не видел во всем его образе ничего, что говорило бы о том, что об этом мальчике кто-то заботится. И эти постоянные травмы - неужели они никого не волнуют дома? Меня они волновали. Я считал это несправедливым: почему Сиэль должен жить с тем, кому он не нужен? Я мог бы о нем позаботиться, я хотел, чтобы это была моя обязанность. Я бы справился.
Но мы даже не были знакомы. Сиэль и не подозревал о моем существовании, о моем присутствии рядом с ним. Он не знал, что я был тем, кто провожал его из школы, он не знал, что вечерами, я смотрю на свет, горящий в окнах роскошного особняка, где он жил, пытаясь определить, какая из комнат его. Он не знал, что нужен мне, необходим. Не ведал, что одним своим видом он сделал человека одержимым безумцем. Понятия не имел. И это злило.
Он часто пропускал школу, и это беспокоило меня. После таких пропусков на его лице обычно появлялись новые пластыри. И я думал, что с этим нужно что-то делать, но я не знал ни лица, ни имен его обидчиков.
***
- Шестеро на одного. - Отбрасываю в сторону сигарету и делаю шаг вперед, выступая из тени причудливого здания с каким-то непонятным навесом - что, скажите на милость, творилось в голове архитектора, придумавшего эту безвкусицу? - Нечестно, не находите?
Развернувшаяся передо мной картина банальна до ужаса и знакома мне еще с детства: несколько мальчишек самозабвенно лупят невысокого роста сверстника, окружив плотным кольцом и отрезав все пути к отступлению.
Честно сказать, я не знаю, зачем вмешался. Понимаете, я не принадлежу к разряду беспощадных противников зла и несправедливости. Я не из тех принцев на белом коне, с обнаженным мечом наготове, облаченных в светлые одежды и ладно обтягивающие бедра бриджи - мечту любого современного гомосексуалиста. В другое время я прошел бы мимо, или наблюдал дальше, но сейчас мне было невыносимо скучно, кроме того, мне требовался какой-нибудь малолетний школьник, у которого я мог бы узнать несколько интересующих меня вопросов касательно находящегося неподалеку школьного заведения, и вот этот объект коллективного ополчения имел все шансы им стать. Это было несколько непривычно, но я отбросил прочь все свои принципы, и поступил благородно. Кроме того, изобразить неприсущие мне благие качества, для меня не составляет ни малейшего труда - совсем другое дело, нежели обладать ими взаправду.
Для начала я просто припугнул детишек. Им было мало, поэтому тем кто оказался ближе ко мне, пришлось отвесить пару пинков - чисто символических. В результате этих нехитрых действий, в этом узком закоулке нас осталось двое: герой и спасенная принцесса. Я неспешно подошел к мальчишке, который вытирал ладонью кровь из разбитой губы, приподнял его лицо, придерживая за подбородок, и, снисходительно улыбнувшись, спросил: "Ты в порядке, малыш?"
После чего получил звонкую оплеуху.
Бывают в жизни ситуации, когда все складывается удачнее, чем вы предполагали, возможно, удачнее, чем вам было нужно. Я смотрел на ударившего меня мальчишку и, конечно же узнавал его - еще бы мне не узнать. Просто лицо, волосы и школьная форма Сиэля Фантомхайв были несколько испачканы, а заплывший правый глаз отливал восхитительным пурпуром свежего синяка.
Теоретически, он не должен был быть здесь сейчас, спустя час после того времени, когда я ждал что он выйдет из школы, чтобы в очередной раз проехаться за ним по уже привычному мне маршруту. Практика же завела его на соседнюю улочку, обычно тихую и безлюдную. Практика выступала в лице тех самых подростков, которые только что спешно ретировались, я так понимаю.
Лица нескольких из них я запомнил, будет нетрудно отыскать их.
Мальчишка невозмутимо отряхивал то, что когда-то носило название "школьная форма", у его ног валялась его истерзанная сумка, содержимое которой валялось на асфальте. Я собрал его вещи в аккуратную стопочку, и сложил в сумку. Сиэль не обращал на меня никакого внимания, словно то, что я помогаю ему, в порядке вещей. Вместо того чтобы отдать сумку ему, я повесил ее на собственное плечо, и, окликнув мальчика, ободряюще улыбнулся.
- Ты далеко живешь? У меня недалеко припаркована машина. Пойдем, я отвезу тебя.
Надеюсь, мое персональное безумие улыбнется мне в ответ.
@темы: Фикрайтеровское, End Of The Beginning, Kuroshitsuji, Себастьян/Сиэль
-
-
15.01.2011 в 16:18Обстановка просторной гостиной в которой я сейчас нахожусь, вызывает довольно неоднозначное впечатление. Комната большая, даже слишком, из-за чего создается неприятное ощущение пустоты. Богатая дубовая отделка резных панелей и устаревшая лепка вокруг основания огромной хрустальной люстры, совершенно не вяжутся с некоторыми предметами современного интерьера, такими, как, например, большой плазменный телевизор, музыкальный центр и причудливо изогнутый металлический напольный светильник. Смешение Англии прошлых веков и сегодняшней современности - исполнение ужасает. Можно было бы найти здесь еще множество несоответствий стиля и примеров отсутствия вкуса, однако мне приходится отвлечься на нечто более существенное, нежели напольные светильники, а именно: хозяина этого странного особняка.
Сиэль, успевший привести себя в порядок и сменить школьную форму на едва доходящие до колен шорты из плотной ткани черного цвета, и темно-синий пуловер, возник в дверном проеме и, войдя в комнату, уселся против меня в глубокое мягкое кресло с золочеными подлокотниками покрытыми резьбой. Мальчишка запрокинул ногу на ногу, а я на чисто подсознательном уровне поразился подобной нелогичности, граничащей с провокацией: выставить напоказ стройные белые ноги, одновременно закрыв руки до кончиков пальцев - в чем, спрашивается, смысл?
Впрочем, неважно. На расстоянии какого-то метра от меня сидит Сиэль Фантомхайв, мы находимся в его доме, а всего двадцать минут назад я спас его от шайки хулиганов, проявив любезность и человеколюбие. Думаю, уместнее всего продолжать в том же духе и сохранять образ благородного незнакомца, хотя после той пощечины, которую он залепил меня уверенным жестом привычного к подобным мерам человека, я несколько сомневаюсь в том, что это сработает и приведет к желаемым последствиям. А, собственно говоря, что именно я подразумеваю под желаемыми последствиями, не подскажете? Прошу прощения, что обращаюсь к вам, но, похоже, сам я немного запутался.
- С тобой все хорошо? - Участливо интересуюсь я, делая неопределённый жест перед своим лицом, призванный обозначить ранки на его собственном. На лбу, левой щеке и подбородке Сиэля красуется несколько ссадин, нижняя губа припухла, а пострадавший сильнее всего остального правый глаз, закрыт стерильной белой повязкой, наличие которой придает образу мальчика еще большую своеобразность.
Неповрежденный глаз смотрит холодно и внимательно, пронизывая яркой синевой. Подросток наклоняет голову, еле заметно кивая.
- Все прекрасно. Но я несколько невежлив: следовало предложить вам чаю или, возможно, кофе... Что вы предпочитаете?
Штампованные фразы хорошего тона не вяжутся с образом этого ребенка. Сиэль улыбается мне уголками губ, однако его взгляд недвусмысленно выражает предупреждение, и меня терзают смутные сомнения касательно того, что если я только посмею захотеть что-то из предложенного им, Сиэль, оскорбленный перспективой подачей чая - подачей чего-либо вообще,- подольет мне туда какой-нибудь опасный реактив, позаимствованный из школьной химической лаборатории. И я заверяю его, что чувствую себя вполне комфортно и при отсутствии напитков.
В доме очень тихо, нас с Сиэлем никто не встретил, и дверь в особняк он открыл сам. Сейчас я сижу рядом с ним и отчетливо понимаю, что так бывает почти каждый день, вот такой вот у него образ жизни: никто не встречает дома, никто не забирает из школы. Почему он такой худой? Почему его пальцы обмотаны белыми бумажными ленточками пластыря? Почему он впускает в дом незнакомого человека и сидит с ним, где гарантия того, что несколько часов спустя на этом вычурном кресле не будет лежать изломанной куклой труп тринадцатилетнего мальчишки, а выцветшая обивка не пропитается свежей, медленно остывающей кровью?
Думаете, я жалею его? Держу за сироту, нелюбимого ребенка, которого надо погладить по головке и пообещать конфет? Спешу разочаровать - нет. Прямо сейчас я жутко зол. До дрожи во всем теле, до одурения. За своей гордостью, Сиэль пренебрегает элементарным инстинктом самосохранения, мне это совсем не нравится, совершенно. Быть может, я вор, убийца, педофил в розыске. Быть может, все вместе и сразу. А он так беззаботно впустил меня в дом, и теперь смотрит с таким выражением во взгляде, словно только что нанял нового слугу, а он, растяпа, еще не вошел в образ, еще не научился предугадывать все желания своего господина, не выяснил, где в буфете лежит то самое фарфоровое блюдечко, с голубой каемкой особого оттенка.
- Твоих родителей нет дома? - Я нарушаю установившуюся тишину глупым и совершенно очевидным для меня самого вопросом. Сиэль холодно улыбается уголком четко очерченых губ.
- Моих родителей нет.
Да, Сиэль, я знаю, что их нет, нет вообще. Но ты эту деталь опускаешь, а мне и не нужны лишние уточнения. Ты все расскажешь мне потом, немного позже, но расскажешь. Я позабочусь об этом, будь уверен.
- Может, я все же могу что-то для тебя сделать? Я имею в виду, ты не получил серьезных ушибов? Твой глаз выглядел не очень хорошо.
Очень нехорошо. Отвратительно. Это просто непростительно, что находятся люди, безнаказанно приводящие в подобное состояние то, что я уже решил, будет под моим неустанным надзором. В конце-концов, это в моих личных целях: сами посудите, разве я могу позволить кому бы то ни было причинить... Неудобства человеку, который самым безобразным и совершенно непостижимым образом, поставил меня в зависимое от себя положение. Когда я найду способ разрешить этот факт, ты сможешь жить, как тебе вздумается, Сиэль, получать столько телесных повреждений и ушибов - заверений в горячей дружбе твоих школьных приятелей, сколько захочешь. До тех пор, я не собираюсь принижать свой статус.
- С моим глазом все отлично. Вам совершенно не стоит беспокоиться. - Сиэль продолжал пытаться выжать из себя улыбку, и я отметил, что получается у него не очень. Видимо, дежурным выражением его лица было, все же, угрюмое.
- Если не хочешь показывать мне, можем съездить к врачу.
-
-
15.01.2011 в 16:20- Сегодня нет.
- Что ж, в таком случае, вам лучше запланировать дела на завтра. - Мальчик встает, и мне приходится последовать его примеру. - Думаю, вам пора.
Сиэль провожает меня в прихожую, он явно не намерен познакомиться поближе и я послушно иду за ним.
- Спасибо за помощь. - Он открывает дверь и отходит в сторону, пропуская меня вперед. - Приятно было познако...
- Сиэль? Кто это, Сиэль?
Прямо у своего уха я слышу удивленный женский голос, а когда поворачиваюсь, замечаю и его источник - хрупкую миловидную блондинку средних лет с внушительным слоем косметики на увядшем лице. Маргарет Уилкс - вне всякого сомнения, это она. Стоит в дверях с огромными пакетами, на которых красуются витиеватые надписи и эмблемы известных фирм. А рядом со мной мальчишка с подбитым глазом, давай, полюбуйся.
- Прошу прощения, но кто вы такой?- женщина робко оглядывает меня, и мне не остается ничего другого, кроме как вытянуть из богатого арсенала своих улыбок, самую располагающую при едва завязывающемся знакомстве.
- Себастьян Михаэлис к вашим услугам, миссис. - Отвешиваю галантный поклон, и когда распрямляюсь, вижу произведенный мною эффект. Надо отметить, довольно привычный эффект. Маргарет улыбается мне в ответ, смотрит заинтересованно и оценивающе.
- Вы, должно быть, миссис Фантомхайв?
- Мисс Уилкс. - поправляет она. - Я могу быть вам чем-то полезна?
- Нет, спасибо, я уже ухожу.
- Вы... Вы пришли вместе с Сиэлем?
- Да, мы с Сиэлем встретились у школы. - Я бросаю на мальчика косой взгляд, и тот едва заметно хмурится. Не хочешь, чтобы я говорил ей правду?
- У него возникли проблемы с ребятами из школы. И я привез его домой.
Прости, Сиэль, сейчас твои желания не учитываются. Мне нужно разговориться с этой женщиной. Познакомиться поближе. Создать иллюзию, что она узнает меня получше. А потом я заберу тебя, обещаю. Поэтому сейчас просто потерпи.
- И теперь он уходит. - Сиэль вмешивается в разговор, он явно недоволен мною. Маргарет удрученно качает головой.
- Ну что за ребенок... Как невежливо, Сиэль! Ручаюсь, ты даже чаю не предложил мистеру Михаэлису!
- Просто Себастьян. Не беспокойтесь, прошу вас. Сиэль весьма гостеприимен, но он несколько устал, кроме того...
- А что с твоим глазом? - Маргарет шумно вздыхает, и делает шаг вперед. Неужели заметила? Впечатляет. А я все думал, как же обратить на эту деталь ее не в меру пристальное внимание.
Женщина обхватывает лицо Сиэля ладонями, но он тотчас же отбрасывает ее руки прочь. От резкого движения, повязка сползает с лица, обнажая поврежденный глаз мальчика.
- Какой кошмар! Только не говори, что опять повздорил с кем-то! Сиэль, это просто невыносимо! Ты что же, добиваешься того, чтобы я прописалась в кабинете директора? Что ты натворил на этот раз?
- Все в порядке, не стоит беспокоиться.
- Да? Ты так в этом уверен? А что с тем, кто устроил тебе это? Он в порядке? Надеюсь, мне не позвонит какой-нибудь разъяренный владелец сети торговых центров Лондона, или председатель политической партии?
Что за чушь она несет? Неужели одного взгляда на этого ребенка недостаточно, чтобы понять, что нанести такой же удар своему оппоненту, у него не хватит сил просто физически. В любом случае, заняться состоянием Сиэля сейчас самый логически правильный вариант, тем не менее, ей это и в голову не приходит, она просто стоит тут и пилит его, поэтому мне вновь приходится вмешаться.
- Мисс Уилкс, простите, но мне кажется, что мальчика нужно показать врачу, его глаз...
- Ах, вы правы, совершенно правы, он выглядит просто ужасно... - она качает головой, оценивая внешнее состояния Сиэля. - И как ты с этим из дома выходить будешь?..
Сиэля эта проблема, по всей видимости, не заботит, и он не считает нужным отвечать на столь бесполезный вопрос.
- Я знаю неплохую больницу неподалеку, и мне как раз по дороге, поэтому если вы не против, я буду только рад...
- Ох, Себастьян, спасибо! - Перебивает Маргарет, взмахивая неестественно длинными ресницами, и обворожительно улыбается. Вернее сказать, улыбается, в попытке обворожить, однако все эти потуги оживить былую молодость, растормошить ее кокетством заведомо провальны. Возможно, подобные ухищрения и возымеют действие на престарелого джентльмена-маразматика с неизменной отдышкой от постоянного курения и желанием нравиться женщинам так же, как он нравился им лет двадцать назад меня же они нисколько не трогают.
- Счастлив помочь, мисс Уилкс.
- Просто Маргарет.
***
- Надеюсь, в этот раз Аннабелла приедет одна?
Маргарет смотрит на меня с упреком, профессионально смоделированным в больших серых глазах. Это выражение в ее взгляде появляется довольно часто, когда он направлен на меня, но оно еще ни разу не возымело должного эффекта, разве что, временами это жутко раздражает.
- В чем дело?
- Сиэль, ты же понимешь... Аннабелла...
- Аннабелла твоя дочь. Именно поэтому я мирюсь с ее присутствием в моем доме во время каникул и свободное от колледжа время. Но все те бугаи, которые продавливают чудом уцелевший антикварный диван своими спортивными задницами и вливают в себя количество пива, равное количеству образовавшейся в результате таяния какого-нибудь ледника воды, мне никто. Поэтому я хочу свести вероятность их нахождения здесь к минимуму.
- Один из этих молодых людей может стать мужем для Беллы!
- К счастью, она пока не определилась с выбором. Иначе сейчас мне пришлось бы выделять деньги на содержание еще одного... Члена семьи.
Я говорю все это, наблюдая, как Маргарет поджимает ярко накрашенные губы, но мне ни капельки не совестно, потому что все сказанное мною - чистая правда. Ее дочь учится в Парижском колледже на мои деньги, каждый раз, когда она приезжает, я выдаю ей очередную сумму через Маргарет. После смерти этого идиота Жерара они остались ни с чем, но Маргарет по-прежнему одевается в дорогих бутиках, а Аннабелла развлекается во Франции, изображая попытки затолкать хоть какие-то знания в хоть какой-то области, в свою прелестную головку - и все в убыток компании, доставшейся мне в наследство от отца. Хуже всего в этой ситуации то, что мне придется мириться с этим до моего совершеннолетия, а пока я вынужден потакать капризам этих избалованных женщин за определенные блага, хотя порой мне кажется, оно того не стоит. Мне нужны пешки, люди, взрослостью которых я могу оперировать для достижения собственных целей. Я не могу решить некоторые вопросы сам в силу того, что мне всего тринадцать. Пока не могу. Поэтому порой мне приходится решать их через Маргарет. Ситуация осложняется тем, что ее умственные способности значительно сужают круг моих возможностей. Больше всего меня беспокоит компания Фантом, она в плачевном состоянии, но Маргарет я ее доверить не могу, а нанимать через нее третье лицо, чтобы управлять делами из тени, слишком ненадежно. Я вовсе не уверен, что у нанятого мною работника не возникнет желания обкрадывать предприятие, когда перед его глазами разверзнется вся пропасть глупости женщины, с которой ему придется вести дела.
- Я сказала Белле, чтобы она приехала одна, не беспокойся. - Маргарет смотрит как-то странно, словно прикидывает в уме все возможные варианты... Чего?
- Я думаю устроить ужин в честь ее приезда, и хочу пригласить на него Себастьяна.
- Кого?
- Сиэль! Себастьяна Михаэлиса, молодого человека, который помог тебе на прошлой неделе, неужели не помнишь?
Отлично. Просто замечательно. А я все гадал, чего же мне не хватает для полного счастья?
Начнем с того, что я ненавижу, когда что-либо напоминает мне о моих же ошибках или слабостях. Этот человек, которого я совершенно не знаю, вызывает у меня ряд подозрений - безосновательных и не очень. Он видел меня не в самом приятной для меня ситуации, и это даже хуже чем сам факт моего нахождения в ней. Он помог мне, привез домой, а потом убедил Маргарет отвезти меня к врачу - очень подозрительно. Зачем вообще ему делать все это? Чаще всего люди совершают так называемые добрые поступки вовсе не по велению небольшого органа, мышцы, соответствующей размеру их кулака, а потому что им это выгодно. Вот так все просто, я бы даже сказал - банально. И я не думаю, что этот некто Себастьян решил стать исключением из общих правил. Он преследует какие-то собственные интересы и, в общем-то, ничего особенно плохого в этом нет, но все дело в том, что я не имею ни малейшего представления об их природе и о том, противоречат ли они моим собственным. А быть в неведении - подобная перспектива мне совершенно не улыбается.
- Неужели этот факт вызвал у тебя столь острый прилив благодарности?
Маргарет вздыхает. Образ матери-одиночки, оскорбленной в лучших своих чувствах, удается ей просто бесподобно, и неважно, что это всего лишь образ: пять с плюсом за одно старание.
- Я не понимаю, что с тобой в последнее время, дорогой.
Последние лет восемь - ты их имеешь в виду, мамочка?
- Конечно же меня интересуют твои проблемы, и конечно я благодарна этому человеку за то, что он позаботился о тебе - что же в этом удивительного?..
Губы Маргарет размыкаются, приоткрывая белые зубы, и не в силах сдержать растягивающую их улыбку, она продолжает:
- Такой приятный интеллигентный молодой человек... А ты видел его машину? - Она улыбается еще шире, - Наверняка он богат...
Красив. Богат. Приятен в общении. Ох, и как же я раньше не догадался?
- И конечно же, обладая столькими положительными качествами, он не может не понимать, что просто обязан жениться на Аннабелле Уилкс - для полного и безоговорочного счастья. Так?
- Белла - девушка в высшей степени достойная, и к тому же красивая и образованная. Конечно же она составит достойную партию любому приличному человеку!
- Ну-ну...
Маргарет вспыхивает.
- Не забывайся, Сиэль. Ты говоришь о моей дочери.
Она строго смотрит на меня, и я не могу подавить раздраженный вздох.
- Это ты говоришь о своей дочери. О ней, и о том... недальновидном человеке, кто женится на ней. Говоришь без умолку, и мне это надоело.
Я встаю и иду на кухню, не слушая доносящуюся мне вслед возмущенную тираду оскорбленной тетушки.
-
-
15.01.2011 в 16:23Аннабелла приехала в пятницу в три. Широко распахнув дверь, она громко выкрикнула наши с Маргарет имена, вследствие чего я и трое носильщиков оглохли минут на десять, ведь радостный визг, переходящий в ультразвук и крики "Как же я скучала!", без последствий пройти не мог.
С приездом Аннабеллы поместье в очередной раз преобразилось: дочь Маргарет ходила на курсы дизайна интерьера, и каждый раз привозила с собой нечто новое из последней коллекции собственного производства.
"Последний крик моды!" - гордо возвещала она, будучи уверенной, что в недалеком будущем эту фразу будут говорить друг другу счастливые обладатели ее творений. Последний крик, последний писк, последний вздох - мода каждый раз совершает незапланированный суицид, видя, что уготовила ей Аннабелла.
Невообразимой формы вешалка для пальто и шляп, занавески из розового тюля со вставками, имитирующие газетные вырезки, сообщающие об убийствах и кражах - Аннабелла называла это "несовместимость воздушных грез и жестокой реальности", я - несовместимостью хорошего вкуса и подобных изделий. Мы с Маргарет смотрели на все это, и пытались сдержать: она - наворачивающиеся на глаза слезы гордости, я - рвотные позывы.
Тяжелую вазу из какого-то непонятного сплава они втащили в гостиную, царапая паркет, на который я потратил бешеные деньги, и поставили рядом с диваном. Ваза представляла из себя переплетение множества рук и если честно, это напоминало расчлененку. Возмущаться сейчас было бесполезно, а убрать ее из комнаты самостоятельно у меня не было никаких шансов - ваза была просто неподъемная, и я не понимал, как вообще Аннабелла привезла ее сюда. Решив оставить мать и дочь наедине, одновременно изолировав себя от их общества, я поднялся в свою комнату.
Проходя по коридору на втором этаже, я миновал большое зеркало в широкой раме из черного дерева. По всей поверхности рамы вились тонкие узоры, вырезанные из слоновой кости. Это зеркало было одним из предметов, уцелевших во время пожара, оставшихся в напоминание о прошлой жизни, о том, как здесь было раньше. Проведя рукой по гладко отполированной поверхности дерева, я улыбнулся: второй этаж обставлен не полностью, но здесь лишь те вещи, которые я хочу видеть вокруг себя. Обстановку здешних комнат не уродуют занавески-газеты и уродливые вазы, вроде тех, что теперь обосновалась в гостиной - такую без помощи носильщиков сюда и не втащишь по длинным лестницам. Рука соскользнула с очередной выпуклой завитушки, и мои пальцы коснулись гладкого холодного стекла. Я посмотрел на себя, отражавшегося в нем: хмурый взгляд, еле заметная складочка между бровей - а ведь только что, когда я представлял Маргарет с дочерью, затаскивающих тяжелую вазу на второй этаж, мне было почти весело. Белую повязку на глазу я сменил на черную, вроде тех, что носили пираты средневековья. Выглядело немного зловеще, но меня вполне устраивало: лучше так, чем лоскут стерильной ткани, напоминающий о больнице, запахе лекарств, навещающих родственниках, принесших пакет с фруктами, сок и свою жалость - неизменные атрибуты классического больного.
У себя в комнате я сел на кровать с ноутбуком и, включив музыку, зашел в интернет. Простой в делах компании нависал надо мной почти физически, и я старательно изучал все, что касалось бизнеса, работы на предприятии и курса валют.
Проснулся я от того, что с моих коленей что-то стаскивали, а за плечо легонько трясли.
- Сиэль, просыпайся. - Над ухом раздался голос Маргарет. Сколько раз я говорил ей не входить в мою комнату без стука, и все без толку.
- Внизу уже все готово, пойдем.
Скинув с себя руку Маргарет, я приподнялся и отложил ноутбук в сторону. За окном темнело, и в сумерках, волосы Маргарет казались совсем темными, почти черными. Увидев, что я уже проснулся, она распрямилась и указала на кресло.
- Я забыла забрать твою одежду из прачечной, но Белла привезла тебе это. Одень, думаю, тебе подойдет. И пожалуйста, - уже в дверях она обернулась, кинув на меня выразительный взгляд. - Будь повежливее с Себастьяном.
- Он что, уже пришел?
Мой вопрос остался без ответа, так как Маргарет уже вышла, поэтому я настроился на худшее.
Если честно, мне совсем не хотелось присутствовать на этом ужине. Проводить время в компании совершенно неинтересных мне людей, слушать их скучные разговоры и отвечать, когда кто-то из них обратится к тебе. Хотя причины чтобы спуститься у меня все же были. Во-первых, этого требовали приличия. В конце концов, хозяин в этом доме я, и если Маргарет все же пригласила сюда этого человека, я попытаюсь получить о нем хоть какое-то представление. Во-вторых, скорее всего за ужином подадут что-то более или менее съедобное. Повседневное меню повергает меня в состояние печали и уныния - Маргарет постоянно заказывает нашей домработнице что-то диетическое, дабы сохранить фигуру. Это ужас - все те вегетарианские изыски, что она заставляет готовить Лизу, вычитав рецепты из интернета. Тушеная зелень, вареная фасоль, тыквенные шарики - я уже смотреть на это не могу, не говоря уже о том, что идея положить это в рот, не кажется мне заманчивой вовсе. Не еда, а де... Дела с готовкой обстоят неважно, да.
События внизу, как оказалось, развивались стремительно. Себастьян уже пришел, он Аннабелла и Маргарет сидели на диване, и все трое о чем-то беседовали. Маргарет периодически вставала и приносила то бокал вина, то вазочку с небольшими шоколадными конфетами и орешками. При этом, садясь обратно, она неизменно теснила Себастьяна к Аннабелле, так что расстояние между ними неуклонно сокращалось. На лице Аннабеллы читалось восхищение, Себастьян обольстительно улыбался, а Маргарет, по всей видимости, считала свадьбу делом решенным. Не выдержав, я фыркнул, и все трое тотчас же обернулись ко мне.
- Сиэль. - проигнорировав очередной маневр Маргарет, Себастьян быстро поднялся с дивана, подойдя ко мне.
- Приятно снова видеть тебя. Как ты? Как дела в школе?
Щеки теплеют от выступившего румянца. Вот ублюдок. Так сразу намекает на то, что увидел тогда, с первых же слов интересуется, не избили ли меня снова.
- Отлично. - Пройдя мимо него, я беру со столика конфету, и сажусь в кресло. Аннабелла окидывает меня довольным взглядом.
- Я так и знала, что тебе подойдет этот цвет! Тебе очень подходит.
- Спасибо. - Водолазка из мягкого материала была темно-фиолетовой в черную полоску, жилетка и зауженные брюки - из серой джинсовой ткани. Как ни странно, одежда, которую Аннабелла носит или выбирает кому-то, всегда красива и хорошо сидит. Однажды я посоветовал ей реализовать себя в качестве модельера вместо того чтобы обставлять дома, но это ее почему-то не заинтересовало.
- О, так это выбирали вы?
Себастьян откровенно меня разглядывает, и это жутко раздражает. Ощущения, словно я нахожусь под стеклом в качестве препарата, и меня изучает выживший из ума биолог-маньяк.
- Очень красиво. - Произносит он, пристально глядя мне в глаза, а потом поворачивается к Аннабелле.
- Совершенно очевидно, что у столь прекрасной дамы вкус столь же безукоризненный, как и она сама.
Аннабелла ослепительно улыбается, а Маргарет немедленно выдает страшную тайну, которая может привести все ее стремления к полному краху:
- Белла - начинающий дизайнер интерьера! У нее такое воображение, такая фантазия! Посмотрите, например, на эту ее работу - она привезла ее сегодня из Парижа.
Себастьян смотрит в направлении, указываемом Маргарет, смотрит прямо на вазу. Выражение его лица меняется (готов поспорить - от ужаса), он поворачивается к женщинам, и выдавливает из себя:
-
-
15.01.2011 в 16:26Закончить эту фразу можно как угодно, кажется, я понимаю, как хотел ее закончить Себастьян, а вот Маргарет и Аннабелла приняли это за комплимент.
- Как приятно встретить настоящего ценителя прекрасного! - Восклицает Маргарет, и следующие минут двадцать, они целиком поглощены разговорами исключительно на эту тему. Потом Маргарет просит прощения и выходит, а возвращаясь, возвещает о том, что стол накрыт.
Я не мог составить четкого мнения об этом человеке, я не видел ни одной зацепки, которая указала бы на то, что именно ему нужно, а ему что-то нужно, я не верю что цель существования Себастьяна - заводить приятные знакомства. Он был таким, каким его хотели видеть Аннабелла и Маргарет, не теряя при этом индивидуальности. Черные волосы, укороченные на затылке, по бокам спускались ниже подбородка, несколько прядей падали на лицо, не закрывая проницательных темно-карих глаз. Свет падал так, что в глубине их радужки словно мерцал насыщенный бордовый, а может, это было отражение бургундского вина, налитого в его бокал.
Черные брюки, черная рубашка. Себастьян поднес бокал с вином к губам, и я увидел, что ногти на его белых пальцах выкрашены в черный цвет. Это выглядело немного жутко, и я знал, что Аннабелле никогда не нравились такие мужчины, но глядя на нее, я видел, что она полностью очарована - словно под гипнозом. То, как он говорил, то, как он держал себя, как смотрел на нее и Маргарет: с уважением, восхищением, готовностью сделать для них все, что в его силах. А еще в его взгляде сквозило легкое презрение, и я удивлялся - неужели они не видят, что это лишь малая часть того, что он невольно показывает им?
Когда часы показали половину двенадцатого, Себастьян начал собираться. Он благодарит за приятный вечер и целует руки Маргарет и Аннабеллы.
- Надеюсь, эта не последняя наша встреча. - Многозначительно улыбается он, и смотрит на Аннабеллу, щеки которой заливает румянец под его пристальным взглядом. - В следующий раз ужин с меня.
В дверях он прощается со мной, я сухо киваю и ухожу в гостиную.
Освещенная лишь светом напольной лампы, комната кажется мне не роскошным залом, где в свое время не чурались коротать время за приятной беседой герцоги и графы, а огромным чуланом, куда свалили груду ненужных, надоевших за жизнь вещей. На небольшом стеклянном столике лежит небольшой черный предмет, я подхожу ближе, и вижу что это мобильный телефон - я видел его в руках Себастьяна.
- Я выйду ненадолго! - Кричу я Маргарет, и выбегаю на крыльцо, едва не сталкиваясь с высокой фигурой - Себастьяном.
- Прости, Сиэль, я кажется...
- Ты забыл это. - Я протягиваю ему телефон и он берет его, задевая мои пальцы своими, заканчивающимися черными ногтями. Себастьян пристально смотрит на меня.
- Твой глаз все еще болит?
Ох, какой по счету раз он это спрашивает? Мне уже надоело, правда, почему ему - нет?
- Все хорошо, спасибо.
- Опухоль спала?
- Твоя назойливость чрезвычайно раздражает. - Сообщаю я ему наконец, с наслаждением наплевав на правила хорошего тона. Я завожу руку за затылок, дергаю кончик веревочки, развязывая несложный узел, и срываю эту идиотскую повязку.
- Ну, смотри. И прекрати спрашивать как там мой глаз, он на месте, никуда не собирается.
Себастьян не отвечает. Подойдя вплотную, он кладет руку на мой затылок, зарывается пальцами в волосы и приподнимает мою голову. Он склоняется надо мной, и я вижу его лицо совсем близко, так, что различаю каждую складочку у основания его нахмуренных бровей. "Ублюдок!" - мелькает у меня в голове, и я хмурюсь в ответ, собираясь оттолкнуть от себя этого идиота, но внезапно, горячего века левого глаза касаются прохладные пальцы. Ощущения настолько приятные, что я невольно замираю, прикрывая здоровый глаз. Себастьян невесомо проводит подушечками пальцев по коже, задевает ресницы, накрывает мой глаз прохладной ладонью. Потом его рука касается моей щеки, спускаясь вниз, проводит по шее, и я отшатываюсь назад, избегая прикосновения.
- Не трогай меня.
- Кроме того раза, что я отвез тебя, ты был у врача?
- А тебе-то что за дело?
- Сиэль, это нельзя запускать. Ведь это не синяк на коленке, ты серьезно ушиб...
- Ну все, хватит уже! Нет! Не был. Мне гораздо лучше, и все уже почти прошло. - Мне не хочется возиться с повязкой, и я тереблю волосы, опуская пряди на левую часть лица.
- Хорошо. - Себастьян все еще хмурится. - Спокойной ночи, Сиэль.
Он поворачивается и идет к машине, я опускаю дверную ручку и захожу в дом. Как только я закрываю дверь изнутри, то слышу шум отъезжающей по гравию машины - уехал. Не знаю почему, но руки тянутся сами: дернув за задвижку, я вновь отпираю дверь и смотрю на дорогу, туда, где только что стоял черный автомобиль Себастьяна. Уехал.
Глава 4
- Себастьян?
Голос в трубке сиплый и срывающийся, когда ваше горло, едва не перерезанное стальной удавкой, пришито обратно совместными усилиями бригады талантливых хирургов, другого ждать и не приходится, но вопреки желанию поскорее завершить разговор и уберечь свои слуховые рецепторы от столь раздражающих звуков, вслушиваться в это хрипение мне, как правило, приходится очень внимательно.
- Слушаю.
- Ты помнишь свой недавний запрос? - Не очень приятную, но, по крайней мере, связную речь моего информатора прерывает хриплый смех, лающий и надрывный, словно его обладатель обнаружил в своей последней фразе нечто необычайно остроумное.
- Сиэль Фантомхайв. - Продолжает он, и я сразу напрягаюсь, пытаясь предугадать, что же такого он сейчас скажет мне про Сиэля.
- Его отец работал с Томасом Джеффри.
***
Знаете, как это бывает, когда в жизни все идет хорошо-хорошо, и вдруг становится хуже некуда? Вот у меня случилось примерно так.
О произошедшем можно рассказать так, что слушатель будет рыдать от сочувствия, или как в сводке вечерних новостей - сухо, без эмоций, и всем, в общем-то, все равно. Мне не нужно ваше сочувствие, меня не злит ваше равнодушие. То, что случилось, случилось только со мной, и с теми, кого уже нет. Это только мое дело, только я решаю, как поступить, вернее, решил давно, и своей позиции четко придерживаюсь, поэтому воздержитесь от проповедей - ни к чему.
Когда жизнь швыряет тебя на колени, заставляя ползать в дымящихся развалинах и подбирать израненными пальцами осколки былого, ты не задумываешься о том, что есть мораль и принципы. Вы имеете представление о равновесии, балансе в этом мире, законе сохранения энергии?
Ненависть и разъедающее все ваше естество чувство мести расскажут вам об этом понятней, чем учитель физики в начальной школе, и для этого не нужно абстрагироваться и искать подходящие примеры - да вот же все, перед глазами Просто погрузись в ситуацию целиком, не отбивайся от реальности. Просто протяни руку и ощути всей поверхностью ладони растекающуюся кровь, медленно засыхающую на кончиках пальцев.
Тебя кто-то обидел, тебе сделали больно - почему не причинить боль в ответ? Ты просто вернешь ее, нематериальную субстанцию своих чувств, поставишь знак равенства между двумя нехитрыми формулами. И будь увереннее, не говори "я не могу" и "так нельзя". Можно. Все можно. Тебе же только что доказали, разве нет?
Не отталкивай реальность. Прячась в закутке, наспех построенном из нежелания верить и чувства страха и беспомощности, никто не будет в безопасности. Даже если картонные стены этой ненадежной постройки не развалятся сами, рано или поздно тебя обязательно вытащат прочь, выкрикнув в лицо правду и наградив затрещиной. Потому что жизнь никогда не смеется вместе с тобой - только над тобой и твоими жалкими потугами выстоять, выжить в водовороте событий, куда она, предвкушая интересный поворот сюжета, бездумно бросает тебя, не считаясь с твоим мнением.
-
-
15.01.2011 в 16:27Это просто обман.
Это просто игра.
Представление, о котором мне не сказали, дабы не испортить заранее сюрприза, чтобы получить должный эффект и в конце сорвать маски с веселыми криками "Розыгрыш! Неужели поверил?"
Он ни черта не смыслил в этом, совершенно.
Декорации были абсолютно безвкусны, сюжет вызывающе вульгарен и размыт. А подборка актеров - даже это он сделал отвратительно.
Мои родители совсем не подходят на роль трупов, что за бред?
Моя мать ненавидит красный цвет, так как он затесался в интерьер, почему я вижу его повсюду?
Брызги красной краски на легких занавесях, на светлой обивке дивана и кресел, на обращенных ко мне бескровных лицах, застывших в выражении смертельной муки и страдания.
А это краска, это не кровь - так я думал тогда. Я знал, как достичь настолько похожего эффекта, это знает любой из курса химии: сульфат железа с родонитом калия дает цвет артериальной крови.
И это совсем не страшно. Это всего лишь игра.
Просто сон, и мне нужно проснуться. Представление, и я не хочу смотреть до конца, я хочу выйти из зала. Отступив назад, я почувствовал под подошвой легких теннисных туфель что-то округло-мягкое, ощущения, будто я наступил на небольшую сливу. Я поднял ногу и посмотрел вниз.
С пушистого ковра, ворсинки которого склеились от впитавшейся в них крови, оплетенный тонкими нитями разорванных сосудов и капилляров на меня смотрел подернувшийся мутной пленкой голубой глаз моей матери.
***
Сиэль все же сел в мою машину, однако не думаю, что его решение обуславливалось горячим желанием провести в моей компании следующие несколько часов. Я видел, что за ним, соблюдая дистанцию в несколько шагов, шла компания подростков приблизительно того же состава что и в тот день, когда я обнаружил Сиэля, всего избитого, на тихой улочке этого района. Я внимательно вгляделся в их лица - жаль, никто из них не обратился к другому по имени, так было бы гораздо легче, да и более подробная информация о них мне не помешает.
От проносящихся у меня в голове мыслей, на губах появилась кривая усмешка - сказывался профессиональный подход к делу, я привык делать все идеально, уделяя внимание даже деталям, чтобы потом было не за что зацепиться, никак не подкопаться.
Сиэль не замечал меня, и я вышел из тени раскидистого дуба, возникнув прямо перед ним, расстроив планы той шайки-лейки и начиная осуществление своих собственных.
Предложение проехаться он воспринял с явной неохотой, однако вполне разумно рассчитал, что наличие новых синяков ему веселья не прибавит, поэтому в итоге я увел мальчишку из-под носа раздосадованных сверстников и на некоторое время получил его в личное пользование.
- Ты не туда свернул. - Сообщает мне Сиэль после пятиминутного молчания, когда я, разворачивая руль, направляю машину в сторону, прямо противоположную той, где находится особняк малолетнего главы семьи Фантомхайв.
- Мой дом в другой стороне.
- Я помню. Но мы едем не к тебе домой.
- И почему ты ставишь меня в известность только сейчас?
Лицо Сиэля выражает холодное презрение, он окидывает меня взглядом, выражающим требование дать немедленное объяснение сложившейся ситуации.
- Я все же думаю, тебе нужно показаться врачу. Но не похоже, чтобы ты этого хотел.
- И поэтому ты решил проявить самодеятельность?
Я улыбаюсь.
- Да. Именно поэтому.
Он молчит, но я отчетливо ощущаю все его недовольство, все возмущение и взбунтовавшееся самолюбие. Я старше, я сильнее, я опытнее него - Сиэля это не волнует. Он считает, что все должно быть так, как хочет он, он воспринимает любое действие, несоответствующее его воле, как выпад против своей личности, он диктует свои правила.
Если на землю упадет метеорит, и это каким-то образом не совпадет с его планами, он посчитает себя оскорбленным. Даже катаклизмы должны учитывать его волю, настроение, и то, какая из стройных ног мальчишки оказалась на пушистом персидском ковре первой сегодня утром.
Непомерная гордость, которая неизменно нанесет, уже наносит ему предательские удары в спину остро заточенным ножом с изогнутым лезвием - потому что все не может быть исключительно так, как ты того хочешь. Человеку негордому это перенести легче, но когда ты сажаешь себя на высокий трон, возводишь на пьедестал и пропагандируешь культ личности, падение всегда не представляется заманчивой перспективой.
Гордость предполагает одиночество. Никто не будет проявлять к тебе большего внимания и почтения, чем ты сам, никто не будет так же ревностно отстаивать твои принципы. Хочешь внимания? Тепла? Любви?
Такие чувства как дружба и любовь, предполагают самопожертвование с обеих сторон, иначе это не отношения, а просто рабство. Но ты же не способен не самопожертвование. Отказаться от чего-то только потому, что это нужно кому-то другому, не тебе - сможешь? Каков твой отрицательный ответ?
Родись Сиэль пару сотен лет назад, из него вышел бы отличный феодал. Возможно, наличие батальона слуг, всегда готовых к эксплуатации, настроенных выполнить любой его каприз и избавить Сиэля от любых хлопот, не положенных его Светлости Графу Фантомхайв по статусу, несколько смягчила бы его, хотя возможно, наоборот - это лишь вызвало прогресс его тирании, сейчас находящейся в стадии зародыша.
Гордого человека хочется унизить, гордого человека хочется сломать. Это стремление возникает чисто на подсознательном уровне, и часто даже не доходит до осознания, выливаясь в беспричинную ненависть - гордость предполагает ее со стороны окружающих.
***
Для меня всегда было просто сблизиться с людьми, расположить к себе, вызвать доверие.
Заставить делать то, что нужно мне, выдавать мои мысли за их собственные - это все моя работа, моя чертова работа.
Думаете, максимальные стремления заказчиков ограничиваются желанием увидеть своего недруга с аккуратным пулевым отверстием во лбу, белом, без малейших следов крови или склизких комочков мозга - не стоит забывать об эстетике и утонченном вкусе английских денди.
Сейчас уже недостаточно просто лишить жизни, многие люди придают куда большее значение деталям, и знаете, я прекрасно понимаю их.
Немного скосив глаза, вы смотрите вперед, и перед вашим лицом зияет черное дуло пистолета. Холодный липкий пот, струящийся по лбу и вискам, судорожное дыхание, переходящее в неконтролируемые всхлипы. Палец, который сейчас играет с вашей жизнью так же, как с податливым курком, вот сейчас пистолет окажется приставленным к вашему лбу, палец надавит сильнее, и раздастся выстрел.
Это страшно.
Но это быстро - умер, и все. А ведь на одной планете с нами живет довольно значительный процент людей, которые умирают медленно и мучительно, которые мечтают о дуле пистолета, приставленного ко лбу, к виску, груди - эти люди, для которых смерть тянется днями, неделями, годами. Они не настолько привередливы, чтобы вызывать в вас раздражение, в своих попытках выбрать что-то конкретное, они ждут того момента, который положит конец их жалкому существованию.
Почему бы не довести своего врага до того состояния, когда он будет молить о смерти, выпрашивать ее у вас, как великую милость? Нужно хорошенько прощупать почву, на которую вы только что ступили, нужно найти все слабости и уязвимые места.
Заставить жертву корчиться от боли на грязном бетонном полу, сдирать с изрезанных, окровавленных рук новые полоски кожи и медленно вспарывать дрожащий от страха живот, брезгливо смотря на вываливающиеся из раскрытых недр организма, внутренности - это успеется всегда. Камера пыток работает круглосуточно по будням, без перерывов на обед, и даже в выходные для меня не составляет больших проблем попасть туда - у меня есть ключ.
Но ведь можно не ограничиваться физической болью.
Человека можно заставить испытать муки душевные, а для этого мне нужно узнать о нем побольше, понять его цели, увидеть мечты. Я как долбаный психоаналитик - разбираюсь во всех шестеренках и винтиках человеческого разума лучше, чем их обладатели, заставляю их вертеться так, как нужно мне или наоборот, пускаю все на самотек.
Я могу не без гордости заявить, что вижу других людей насквозь, но это вовсе не означает, что я снисхожу до того, чтобы пытаться понять их. Потому что мне все равно. Меня не интересуют чужие желания, мне не хочется вникать в чужую боль - чужие эмоции лишь ненужный багаж, когда порой хочется избавиться от своих собственных.
Это нужно лишь для работы, не для меня, и поэтому я добиваюсь успеха в общении с людьми механически, но для меня это не несет абсолютно никакой ценности.
Но в этот раз все по-другому.
-
-
15.01.2011 в 16:29- Просто так играть не интересно. - Улыбаюсь я Сиэлю, выдвигая стул и удобно устраиваясь напротив него.
- Если хочешь играть на деньги, то иди в казино. - Отрезает он.
В голосе мальчишки равнодушие и холод, можно подумать, он оказывает мне неоценимую услугу, соглашаясь сыграть со мной эту партию в шахматы. Сохраняя на губах снисходительную улыбку, я слежу за тем, как он устанавливает на своей половине доски черного короля, давая знать, что выбрал цвет.
- Ну почему же на деньги?
Я неспешно расставляю остальные шахматные фигуры по монохромным клеткам. Как забавно: в этот раз я на "светлой" стороне. Необычно.
- Гораздо интереснее играть на желания.
Сиэль смотрит мне в глаза, а затем переводит взгляд на мои пальцы, вертящие белого коня.
- На желания. - Повторяет он и ухмыляется. - Отлично. В таком случае, если выиграю я, ты сотрешь этот идиотский лак и не будешь красить ногти неделю.
Я ставлю последнюю фигуру на надлежащее ей место и откидываюсь на спинку стула.
- Хорошо. Но если проиграешь ты, то я лично выкрашу лаком твои ногти, и прослежу, чтобы ты ходил так неделю.
Сиэль посылает уничижительный взгляд в сторону рассмеявшихся Маргарет и Беллы. Он оценивает мой первый ход и выдвигает вперед черную пешку.
- Согласен.
Нужно признать, Сиэль превосходно играл в шахматы, мне вовсе не нужно было поддаваться или делать вид, что я задумался над тем, как выйти из создавшейся в ходе игры, неблагоприятной для меня ситуации - потому что мне действительно приходилось задуматься.
Сиэль играл азартно, но четко и объективно оценивая возможности каждой категории фигур. Он играл так, словно на этом раскрашенном куске дерева разворачивалась настоящая битва, и в то же время всем своим видом показывал, что отдает себе полный отчет в том, что это всего лишь игра.
После сорока минут нашего "нависания" над шахматной доской женщины изрядно заскучали и, попросив "мальчиков" извинить их, удалились на кухню - организовывать чай.
Сиэль сосредоточенно расставлял мне стратегические ловушки, я обходил их и переходил в наступление. Это было интересно - играть с ним.
Но конечно все закончилось, когда я выиграл.
Когда Аннабелла входит в комнату, я крепко сжимаю тонкие пальцы Сиэля, который наконец перестал шипеть злобное "Пусти!" и прекратил тщетные попытки выдернуть свою ладонь из моего захвата.
- Белла, у тебя не найдется черного лака? - Спрашиваю я у нее, и она улыбается.
- Все же выиграл, да? Черного... - Она качает головой. - Черного нет. Есть розовый, красный, белый и золотистый. Такой не пойдет?
- Пойдет? - Осведомляюсь я у Сиэля, невинно округляя глаза, и с наслаждением наблюдая, как его бледное личико заливается краской негодования, а ладонью ощущаю нервное подергивание его пальцев.
- А это не может подождать до завтра? - Цедит он сквозь зубы, а я широко улыбаюсь - само великодушие и, сжав напоследок, выпускаю его руку.
- Конечно может. Завтра я принесу свой. Он очень стойкий.
Я регулярно появляюсь в доме Сиэля Фантомхайв, не смея отклонить настойчивые приглашения его недалекой опекунши и ее кокетливой дочери, я регулярно приглашаю их выйти на вечернюю прогулку по бульвару, или посетить очередной роскошный ресторан - есть в их доме мне не позволяет внезапно проснувшаяся во мне забота о собственном здоровье.
Однажды я пригласил их к себе на ужин, и Маргарет с Беллой были в восторге, но Сиэль отказался. Вот таким вот отвратительным образом обломал мою очередную попытку подойти немного ближе, с независимым видом выпроводил нас из особняка, заставив меня пожинать плоды своей же опрометчивости, и убивать вечер в компании двух разряженных клуш.
Сейчас он идет слева от меня, на мою руку опирается Белла и восторженно вещает о ярких звездах, усеявших ночное небо и горящих вдали, словно миллионы светлячков. Я изредка поддакиваю, изрекая какое-нибудь подходящее замечание касательно того или иного созвездия, и краем глаза наблюдаю за Сиэлем. Молчит.
- Разве не прекрасно, Сиэль? - Белла смотрит на него, выглядывая из-за моего плеча. - Ну что ты молчишь? Тебе что, совсем не о чем рассказать?
- Ну... - Сиэль пожимает острыми плечиками, устремляя задумчивый взгляд куда-то вверх. - Почему же не о чем. Сегодня выяснилось, что мальчика, который ходит со мной на занятия, подкараулили в какой-то подворотне и вырезали ему глаз.
- Сиэль! - Маргарет передергивает, и я вижу, как ее красивое лицо с безупречно наложенным макияжем искажает гримаса брезгливости.
- Если тебе не интересно, не стоило просить рассказать. - Парирует он. Я смотрю на Сиэля, и вижу как его губы расплываются в садистской улыбке - он не жалеет ни о том, что испортил романтический экстаз, в который впала Белла, ни о том, что его школьный "приятель" Том Гилберт лишился глаза.
Доволен, да? Прекрасно.
Скажи, Сиэль, а ты хотя бы догадываешься, кто это сделал, кто, нахмурившись, погрозил указательным пальцем перед лицом одного из твоих обидчиков, и произвел некоторые изменения в основном составе неприятеля?
Вертя пальцами зажженную сигарету, я возлежал на удобном диване и пускал к потолку струйки сизого дыма, а в голове сам собой выдвигался ящичек, из которого на меня приветливо смотрел несколько потрепанный каталог, на каждой странице которого детально рассматривались всевозможные решения вопроса, включая полезные советы и красочные изображения, накопленные за годы практики.
Первая страница авторитетно заявляла, что лучшее решение вопроса - убить. В общем-то, вполне разумное решение, вполне применимое к конкретной ситуации. Просто устранить источник неприятностей.
Но ведь это скучно, это практически моя работа.
В этот раз мне не хотелось никого убивать - пока. Я хотел напугать, загнать в угол, сделать сначала одно, а потом и второе предупреждение, объяснить повторно, если до сопляка не дойдет с первого раза.
Не нужно обижать Сиэля Фантомхайв. Не нужно злить Себастьяна Михаэлиса.
Я всегда готов провести дополнительные занятия с тобой и твоими друзьями. Понимаешь, Том? И все задаром, совершенно бесплатно. И никаких обязательств - как в благотворительном обществе.
Это было совсем легко: не составило труда подгадать момент, когда мальчишка останется один, и схватить его сзади, приложив лицом о каменную стену покосившегося здания.
Томас Гилберт считал себя достаточно взрослым, чтобы посетить такое увеселительное заведение как бордель, вот только зря он выбрал столь глухой район. Мальчишка рассчитывал хорошо провести время, испытать острые ощущения, узнать что-то новое.
Он и узнал.
Связанный и не имеющий возможности пошевелиться, он что-то глухо мычал, издавая ужасающие хрипы, когда я аккуратно и неспешно вырезал его глаз. Мне бы хотелось слышать его крики, но лишние свидетели были ни к чему, поэтому я довольствовался тем, что есть.
Гилберт остервенело царапал асфальт, ломая ногти и превращая подушечки пальцев в кровавое месиво.
Чем не острые ощущения, согласитесь. Я оставил его там: истекающего кровью, перепачканного в грязи, трясущегося от боли и страха. Дойдя до ближайшего автомата, я вызвал скорую и сообщил точный адрес, по которому им нужно приехать, после чего неторопливо отправился домой.
Никто не будет мстить за тебя, Сиэль, но мне это только на руку. Это я, только я буду тем, кто раскромсает твоих недругов на мелкие кусочки, а потом отряхнет ошметки мяса с черного плаща, брезгливо поморщившись.
Так что, Сиэль, никаких догадок и предположений? Совсем никаких, ни малейших? Как скучно.
***
Сиэль окидывает меня убийственным взглядом и садится в машину, громко хлопая дверцей.
Вот уже почти неделя, как я забираю его из школы и отвожу в глазной институт, где врачи несколько минут прогревают глаз мальчишки синим светом, и выдают в небольших баночках какую-то мазь, приготовленную по индивидуальному рецепту.
Сегодня по окончании сеанса, я уплатил в кассу за лечение, чем вызвал бурю возмущения со стороны Сиэля, рассчитывавшего взять все расходы за лечение собственной персоны на себя.
- Мне не нужны твои деньги.
- Я знаю.
- Я не намерен быть у тебя в долгу.
- Это я у тебя в долгу, Сиэль.
Я нежно улыбаюсь мальчишке, и в его не скрытом повязкой глазу мелькает непонимание вперемешку с сомнением в стабильности моего душевного состояния.
Знаете, когда я увидел его впервые, то подумал, что на меня свалилась куча проблем, ведь это так досадно: быть одержимым другим человеком, хотеть сделать для его благополучия все, что он пожелает, отдавать всего себя. Я не способен на такие чувства в принципе, но все принципы, по которым я жил все это время, внезапно оказались попраны.
Я осознал, что съехал с катушек, что все мои представления о жизни, форме существования, все то, что я накапливал в себе годами, собралось неспешно ретироваться под шумок разбушевавшихся эмоций. Уступить место чему-то слабому, жалкому и отвратительному.
Это отвратительно, когда ты слаб.
Возникает неизменное чувство брезгливости, когда мы смотрим на слизняка, или небольшое отверстие, вход в раковину более прогрессивной в этом отношении улитки. Эта брешь в ее раковине, обуславливает ее беззащитность, эта беззащитность вызывает в нас отвращение.
Когда ты весь - сплошные мысли о ком-то другом, ты слаб.
Я был безумно зол на этого мальчишку, на это досадное недоразумение - его появление в моей жизни, его жизнь вообще.
Вы же не подумали, что я мог обрадоваться подобному повороту событий, так ведь? Что, подумали? Нет, правда?.. Это просто смешно, уверяю вас.
Сиэль молчит, а когда я заговариваю с ним, отвечает сухо и односложно, выражая явное нежелание поддерживать беседу. Он ничего не спрашивает, но к моему сознанию словно бежит импульс его мыслей, я вижу в его глазах немые вопросы, на которые не собираюсь отвечать. По крайне мере так, чтобы он понял меня.
Кто ты?
Либо тот человек, образ которого любезно предлагаю тебе на рассмотрение, либо тот, о котором ты ничего не знаешь - других вариантов нет.
Что ты обо мне знаешь?
То, чего ты не хочешь говорить мне, то, чего, возможно, не знаешь о себе сам, но в то же время абсолютно ничего, не волнуйся.
Что тебе нужно?
Я не скажу тебе, Сиэль, прости. Но так ведь интересней, правда?
-
-
15.01.2011 в 16:29Я проклинал день, когда встретил его, и череду всех тех дней, переходящих в недели, месяцы и долгие года, что я не видел этого мальчишку.
Мне думалось, мой личный мир, моя маленькая вселенная, которой я привык распоряжаться исключительно по собственному усмотрению, перевернулась, оказалось - у меня появился второй шанс.
Томас Джеффри и Винсент Фантомхайв.
Две переменные с несколько отличающимися между собой коэффициентами - кто бы мог подумать, что я смогу поставить знак равенства между ними?